Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых - [2]

В воде дрожит луна вторая,

А волны блещут, голося,

О черный берег ударяя…

Один, другой, мильонный вал…

А человек смятенья полон:

Он вспомнил и затосковал

О безначальном, о двуполом.

1929

Гурзуф

История одного знакомства

Памяти Ю. К. Звонникова

   Возник из тьмы,

Бледнел и близился почти неслышно, —

Обломок льда чудесных очертаний:

Совсем как человек. В твоей груди

Дремало пламя. Тихо пробуждаясь,

Вытягивалось, трогало гортань.

   И голос твой,

Тяжелое тепло прияв, густея,

Размеренно над нами колыхался,

То удлиняясь, то сжимаясь в стих.

Суровым словом вызванные к жизни,

Ворчали и ворочались века.

   И чудилось:

Стихи свои приносишь ты из края,

Где звезды негоревшие томятся,

Где сказки нерассказанные ждут.

Где чьи-то крылья бьются о решетку

И смерть сидит, зевая на луну.

   Ты уходил,

На звезды мертвые легко ступая.

С бесплатным приложением событий,

Опять по росту строятся века.

Похрустывали под ногами звезды.

О, как ты не поранил нежных ног!

   Ты врос во тьму.

Тебя не ждали и не вспоминали.

Но дивное свершилось превращенье —

Ты к нам пришел как смертный человек.

(Иль пламя затаенное проснулось

И разбудило стынущую плоть?)

   Не ведаю.

Но помню я, что встретились мы в полдень,

Мы встретились на пыльном тротуаре,

Ты еле нес тяжелый чемодан.

(Наверно, звезды, сказки, перстень смерти,

Зуб колдуна, живой змеиный глаз…)

   И стал как все.

Ты служишь в Сельхозгизе,

Обедаешь в общественной столовой,

И в комнате есть у тебя постель

Для страсти, сна, бессонницы и смерти.

Но ты поэт и, значит, — чародей.

   Твоя душа

Колышется неслышным опахалом,

Сокровищем загробного Египта,

И поверяет в алчущую ночь

О небе, где одно сплошное солнце,

И о земле, затерянной в песках.

1929

Соловей

Там, где хвои да листвы

Изобилие слепое, —

Соловей плескал во рвы

Серебром… От перепоя

Папоротник изнемог,

Он к земле приник, дрожащий…

Зря крадется ветерок

В разгремевшиеся чащи.

Он — к своим. Но где свои?

Я молчу, спастись не чая:

Беспощадны соловьи,

Пламень сердца расточая.

Прерывающийся плач

Оскорбленной насмерть страсти

Так беспомощно горяч

И невольной полон власти.

Он взмывает, он парит,

А потом одно и то же:

Заикающийся ритм,

Пробегающий по коже…

В заколдованную сеть

Соловей скликает звезды,

Чтобы лучше рассмотреть,

Чтоб друзьям дарить под гнезда…

То ли праздная игра,

То ли это труд бессонный, —

Трепетанье серебра,

Вопли, выплески и стоны,

Ночь с надклеванной луной,

Бор, что стал внезапно молод,

И, просвистанный, сквозной,

Надо всем царящий — холод.

1929

«А на чердак — попытайся один!..»

А на чердак — попытайся один!

Здесь тишина всеобъемлющей пыли,

Сумрак, осевший среди паутин,

Там, где когда-то его позабыли.

От раскаленных горячечных крыш

Сладко и тошно душе до отказа.

Спит на стропилах летучая мышь,

Дремлет средь хлама садовая ваза.

Ваза разбита: но вижу на ней,

Не отводя восхищенного взгляда, —

Шествие полуодетых людей

С тяжкими гроздьями винограда.

Дальше — слежавшаяся темнота,

Ужасы, что накоплялись годами,

Дрема и та, без названья, — та,

Что отовсюду следила за нами.

Нет, я туда подойти не смогу.

Кто-то оттуда крадется по стенке,

Прыгнул!.. Но я далеко, — я бегу,

Падаю и расшибаю коленки…

Помню и лес, и заросший овраг, —

Было куда изумлению деться.

Все — незабвенно, но ты, чердак,

Самый любимый свидетель детства.

1929

Сон

Кате

Да, все реже и уже с трудом

Я припоминаю старый дом

И шиповником заросший сад —

Сон, что снился много лет назад.

А ведь стоит только повернуть,

Только превозмочь привычный путь.—

И дорога наша вновь легка,

Невесомы наши облака…

Побежим с тобой вперегонки

По крутому берегу реки.

Дом встречает окнами в упор.

Полутемный манит коридор…

Дай мне руки, трепетанье рук…

О, какая родина вокруг!

В нашу детскую не смеет злость.

Меж игрушек солнце обжилось.

Днем — зайчата скачут по стенам,

Ночью — карлик торкается к нам, —

Это солнце из-за темных гор,

Чтобы месяцу наперекор.

В спальне — строгий воздух тишины,

Сумрак, превращающийся в сны,

Блеклые обои, как тогда,

И в графине мертвая вода.

Грустно здесь, закроем эту дверь,

За живой водой пойдем теперь.

В кухню принесем ведро невзгод

На расправу под водопровод,

В дно ударит, обожжет края

Трезвая, упрямая струя,

А вокруг, в ответ на светлый плеск —

Алюминиевый лютый блеск.

В зал — он весь неверию ответ,

Здесь корректно радостен паркет,

Здесь внезапные, из-за угла,

Подтверждающие зеркала.

Поглядись, а я пока пойду

На секретный разговор в саду.

Преклоню колени у скамьи:

Ветры, покровители мои!

Долго вы дремали по углам,

Равнодушно обвевали хлам.

О, воспряньте, авторы тревог,

Дряхлые блюстители дорог,

Вздуйтесь гневом, взвейтесь на дыбы,

Дряхлые блюстители судьбы!..

Допотопный топот мне вослед

Пышет ликованьем бывших лет.

Это ветры! Судорга погонь

Иль пощечин сладостный огонь.

На балконе смех порхает твой.

Ты зачем качаешь головой?

Думаешь, наверно, что, любя,

Утешаю сказками тебя.

Детство что! И начинаешь ты

Милые, печальные мечты.

Мы с тобою настрадались всласть.

Видно, молодость не удалась,

Если в 22 и 25

Стали мы о старости мечтать.

В темной глубине зрачков твоих

Горечи хватает на двоих,

Но засмейся, вспомни старый сад…

Это было жизнь тому назад.

1930

Муза

Когда я ошибкой перо окуну,

Минуя чернильницу, рядом, в луну, —

В ползучее озеро черных ночей,

В заросший мечтой соловьиный ручей, —