Чёрт не дремлет - [43]

«Наверное, он это слышал от матери», — думаю я и говорю:

— Ну, как ты можешь утверждать такую бессмыслицу! Разве я с самого твоего рождения не отдаю все силы твоему воспитанию?..

— Не помню, — задумчиво отвечает он.

Я встаю и в раздумье хожу по комнате. В своё время я сдавал экзамены по педагогике. О чём-то таком там определённо говорилось, только не помню точно о чём.

Я пристально смотрю на сына, а он говорит:

— Видишь, ты уже больше не работаешь и, значит, можешь меня минуточку повоспитывать. Правда? Ну, малюсенькую минуточку! Капельку повоспитываешь, а потом опять будешь работать, ладно?

И так как я не успеваю ответить сразу, он, приняв моё молчание за согласие, усаживается на краешек дивана, сложив руки в ожидании.

Малыш охвачен любопытством: что с ним будут делать? Ведь воспитание, судя по всему, очень интересная штука.

— Кажется, телефон звонит? — спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой. Действительно — не звонит.

— Для детей твоего возраста, — говорю я поучительным тоном, — семьдесят пять процентов воспитательного воздействия исходит от мамы.

Он ничего не понял, но уточняет:

— Мама на работе.

Положение безнадёжное. Я стараюсь убедить себя, что безвыходность его заключается только в том, что у меня нет никакой надежды в скором времени вернуться к работе.

— Знаешь что? — спрашивает он вдруг.

Мне кажется, что положение спасено. Может, он вспомнил о кубиках и сейчас пойдёт строить для меня педагогический институт, или можно будет подкупить его разрешением идти играть к Душану.

Но он продолжает:

— Знаешь что? А я знаю, почему ты не хочешь меня воспитывать.

Я согласен на любое разумное и хоть сколько-нибудь достойное объяснение, но он объявляет:

— Потому что совсем не умеешь воспитывать.

«Это он слышал от матери», — снова мелькает у меня в голове.

Я возмущённо говорю:

— Что за чепуха!

— Не умеешь! — топает он ногой.

— Послушай, — я начинаю терять терпение, — во-первых, да будет тебе известно, я сдавал экзамены по педагогике. Во-вторых, я читал Макаренко и вообще я — культурный человек, а в-третьих, у меня уже почти шестилетняя практика.

Не исключено, что при последних словах я слегка краснею, хотя оснований для этого как будто нет.

Мордашка сына проясняется.

— Хорошо, — лукаво говорит он, усаживается по удобнее на диване, сложив руки, и заявляет: — Тогда начинай!

— Что?

— Воспитывать.

— Пойми, — говорю я строго, — воспитывать — это совсем не то, что вымыть кому-нибудь уши. Воспитание длится долгие годы, это очень сложная и утомительная работа…

— Давай начнём сегодня, — предлагает он. — Ладно?

— Чёрт побери! — восклицаю я. — Пойми же, что я давно уже начал! Разве, например, я не развиваю у тебя интерес к технике? Разве я не сделал тебе подъёмный кран, трактор и канатную дорогу?

— Сделал, чёрт побери, — отвечает он серьёзно. И улыбается. — Ты любишь машины…

— А разве я не прививаю тебе любовь к словесности? Не читаю каждый день по сказке?

— Каждый день нет, — замечает он.

— Ну так каждый месяц; разве я не объясняю тебе, что, когда едят суп, воду пить не полагается, что чавкать неприлично и что с блюда сначала должны взять взрослые, а потом ты… Разве это не воспитание?

— А что такое «чёрт побери»? — спрашивает сын с любопытством.

— Это к делу не относится, — справедливо возмущаюсь я: — Запомни, что нельзя перебивать взрослых, а тем более родителей! Что я ещё хотел сказать?

Думаю, что я не хотел сказать больше абсолютно ничего. Я незаметно поглядываю на часы, — не возвращается ли жена, прислушиваюсь, не шумит ли лифту не гремит ли ключ в замке. Но вокруг стоит тишина.

Сын на диване вдруг горестно заявляет:

— Ты не умеешь воспитывать.

Я окончательно прощаюсь с работой, оставляю надежду на чей-либо визит или на внезапный пожар, усаживаюсь в кресло, сажаю сына на колени и, отечески погладив его по голове, говорю:

— Человек — существо общественное. Для того, чтобы из тебя вырос полезный член человеческого общества, тебя нужно воспитать.

— Я не буду полезный член, — возражает он, — я буду шофёром.

Это давно решено и всеми признано.

— Шофёр — тоже полезный член общества, — отвечаю я, — и шахтёр, и учитель, и врач.

Он снизу смотрит на меня:

— И писатель? — Я думаю, что он задал вопрос без задней мысли.

— Естественно, — отвечаю я, — как ты можешь об этом спрашивать?…

— Ладно, — неопределённо говорит он. — Можешь воспитывать дальше.

— Вот. Но для того, чтобы стать действительно полезным членом общества, человек должен быть честным, трудолюбивым, сознательным, справедливым, гордым и добрым.

Тут я замечаю, что мальчик не уделяет моим словам надлежащего внимания.

— Ты меня слушаешь? — Я слегка трясу его.

— Папа, — спрашивает он, — и мама тоже такая… полезная?

— Безусловно, — отвечаю я, потому что в нашей семье этот вопрос решённый.

— А кто полезнее: мама или ты?

Осознав всю ответственность последствий, которые может вызвать мой ответ, каким бы он ни был, я откашливаюсь:

— Этот вопрос сейчас рассматривается. А телефон не звонит?

— Нет, — говорит он, — папа… а всегда надо быть таким… ну всяким?

— Каким?

— Ну, трудолюбивым и ещё…

— Конечно, всегда.

Минута молчания.

— И в воскресенье?