Чёрт красивый - [28]

— Постойте!.. — вскрикнул от боли потомок арапа Петровича, — давайте не будем усугублять!..

— Да знаю, что она блядь!.. Знаю!.. — Степан Никанорович ещё крепче придавил за ухо поэта, — Эко новость!.. Да о том, что она блядует – вся страна уже знает!.. От Москвы – до самых до окраин!

— С южных гор до северных морей?.. — подпел в унисон хмырёнок.

— Ну конечно!

— Но постойте-постойте… давайте договоримся… — закрутился от боли Александр Сергеевич.

— Я мзду не беру…

— В пизду?.. — переспросил новоявленный хмырёнок, видимо тоже не до конца расслышав ответ своего оппонента, а потому возмутился, — В какую ещё там пизду… Ну причём здесь это?..

— Мне за державу обидно!.. — гордо сообщил Степан Никанорович. И ещё крепче придавил хмырёнка за ухо. — Я муж её!.. Понимаешь – муж! …Таких как ты – блядунов-поэтов много, а муж у неё один, понимаешь – один я…

Пушкин очень хорошо понимал, что перед ним есть тот самый муж, который один; и который объелся груш…

А жить так хотелось – особенно в тот момент, когда этот самый муж перестал выкручивать ему ухо, и с завидным усердием, на полном серьёзе принялся его душить.

Мысль во спасение – возникла сама собой:

— А может вам уважаемый муж – стихи почитать; вы какие предпочитаете?

Довольно крепко Степан Никанорович придавил за горло хмырёнка, однако напоминание о стихах заставило его повременить с процедурой, ибо стихи он действительно любил; особенно «про Машу – которая уронила в речку мячик». А потому ослабив хватку Степан Никанорович переспросил:

— Чего?

«Чего? ... — вот тут-то Александр Сергеевич действительно задумался – «чего?» … тем более что крепкая рука ухватившая его за горло очень мешала сосредоточиться… Ну чего ему; этому дебилу в кирзовых сапогах можно было почитать?..»

И вот уже Пушкин начал хрипеть; под воздействием смертельного зажима – воздуха явно уже не хватало. Однако он всё ещё не переставал верить во спасение, и обсуждать варианты:

«Может ему почитать чего-нибудь высокохудожественное – тонко-лирическое… — продолжал про себя рассуждать поэт, — Нет, с такой харей как у этого – явно не до тонкого … ладно почитаю ему какую ни будь херню собственного сочинения»

И вот уж Пушкин объявляет:

— Поэма «Полтава» … Читает автор…

Хотя это было совсем не просто…, да вы сами попробуйте чего-нибудь почитать наизусть в тот момент, когда вас кто-то старается конкретно придушить – да ещё и с выражением.

И вот уже сквозь – не могу, понимая, что возможно это последнее стихотворение в его жизни; Александр Сергеевич начал читать:

***

Горит восток зарёю новой

Уж на равнине, по холмам

Грохочут пушки. Дым багровый

Кругами всходит к небесам…

— Чего? — снова протянул Степан Никанорович, однако ослабил хватку, душить прикончил, и даже прихватив поэта за талию поставил перед собой на табурет.

Пушкин же прокашлялся, немного отдышался-приободрился, и уже немного окрепнув, взмахнул рукой, как когда-то перед Ариной Родионовной, и быстро поскакал по строчкам словно только что запрыгнул на боевую кобылу:

… Пальбой отбитые дружины,

Мешаясь падают во прах.

Уходит Розен сквозь теснины;

Сдаётся пылкой Шлипенбах.

Тесним мы шведов рать за ратью

Темнеет слава их знамён,

И бога браней благодатью

Наш каждый шаг запечатлён.

Уж близок полдень. Жар пылает.

— Как!.. — неожиданно воскликнул Степан Никанорович, — Уж близок полдень?.. Да мне же на работу надо, а я тут с тобой стихи слушаю… как дурак…

Кукушкин быстро соскочил с кровати, быстро набросил на себя телогрейку, и уже бегом натягивая брюки – промчал мимо Лизаветы Филипповны захлопотавшейся на кухне.

— Ты чего такой, сегодня не такой? — поинтересовалась у него Лизавета.

— Представляешь, там в спальне обезьянка какая-то – стихи читает… на табуретке… — удивлённо на бегу сообщил ей Степан Никанорович.

— Это не обезьянка, — поправила Лизавета своего супруга, — это Пушкин Александр Сергеевич – запомни уже.

— Да какой там Пушкин! — прокричал Степан Никанорович, продвигаясь к выходу, — Чёрт это! Чёрт!..

— Ну не дурак ли, а?! — всплеснула руками Лизавета Филипповна, когда Степан Никанорович дверь за собой захлопнул, — Пушкина от обезьяны отличить не может… Дожил!!!

_______________________

*Ну конечно же деда по матери на самом деле звали Абрамом Петровичем Ганнибалом, и был он арапом Петра Великого: но Пушкин, с тех пор как в юности любил похулиганить, и лазил по своему генеалогическому древу – всё-таки навернулся, и сильно ударившись задницей оземь, зачастую от волнения начинал путать всё на свете.

**Автор извиняется что повёлся на поводу у Степана Никаноровича, и сам не заметил, как Пушкина Александра Сергеевича – обозвал хмырёнком.

Глава 29.

У САМОВАРА – Я И МОЯ МАША.

И вот уже двое за столом: она Лизавета – чай себе в ситечке заварила и тянет тихонько из блюдца – словно купчиха с картины Алексея Петровича Кандинского; и он – хмырёнок… (тьфу ты…) Александр Сергеевич, слегка побитый с кружкой в руке, из которой парит только что заваренный кофе. Она ему улыбается – и он ей тоже старается улыбнуться.