Чёрт красивый - [27]

«Нет, пожалуй, сейчас закончу с этим делом, и к своим подамся, — подумал Пушкин, — супруга Наталья Николаевна поди заждалась; да и ребятишки – мал мала меньше, Машенька, Сашенька, Гришка и Наташенька кушать поди хотят – ненасытные…»

_____________

— Ты кто? — наконец-то полюбопытствовал Степан Никанорович, прервав тем самым воспоминания Пушкина.

— Пушкин Александр Сергеевич… — честно представился Александр Сергеевич Пушкин, и не переставая тюкать Лизавету Филипповну, снова по ходу дела протянул Степану Никаноровичу, ту же самую дружественную руку.

Степан Никанорович же в свою очередь, с недоверием глянул на протянутую ему растопыренную ладонь.

— Ха!.. Пушкин!.. — усмехнулся, отстраняясь он, — Знаем мы таких-Пушкиных-то…

И тут же сбросил с себя одеяло, и как был в сапогах умчал во двор до ветра… а когда вернулся – снова застал ту же самую картину; прилёг рядом, и с иронией в голосе усмехнулся:

— К-х-е!.. Надо же такое придумать – Пушкин!.. Видали мы таких-Пушкиных-то… Ха-ха!

А сам ещё понаблюдал малость за происходящим, махнул рукой, да к стеночке отвернулся, и думает себе:

«Всё!.. По ходу надо завязывать бухать-то… А то и правда – чёртики уже в глазах … Вот ведь…»

____________

«Как!.. И это всё!??» — Пушкин казалось даже расстроился… Никогда ещё в жизни, загулы с дамочками не сходили ему с рук так запросто.

Глава 28.

ЕЩЁ ТЫ ДРЕМЛЕШЬ, ДРУГ ПРЕЛЕСТНЫЙ.

«Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры навстречу северной Авроры, звездою севера явись…»

Под утро Лизавета первой зашевелилась; вся такая удовлетворённая и на сегодняшний день наконец-то жизнью довольная.

И вот лежит она между двух своих мужиков, и прямо вся от счастья светиться, и особенно в темноте это хорошо заметно, и даже лампочку включать не стоит – и так всё отлично видно: это я вам как свидетель заявляю; дабы имел место феноменальный факт необычного природного явления.

Так вот: полежала она немножко и решила кофе в постель Александру Сергеевичу преподнести, в знак благодарности – за то чудное мгновенье, подаренные ей сегодня ночью.

Тихонечко привстала с койки на цыпочки – стараясь не разбудить ни того ни другого, и айда на кухню; в ступку кофе бухнула с горушкой – ну в общем захлопоталась по хозяйству.

А мужикам тоже уж пора вставать было: Степану Никаноровичу на работу собираться; ночь то беспокойной была, а Пушкину тем более – ноги следовало бы побыстрее делать; однако тоже умаялся – ведь всю то ночь Елизавету Филипповну ублажал, а потому оба ещё теоретически спали.

А практически начали было спросонья ворочаться, ещё и глаза, не открыв по мужской привычке каждый начал искать друг у друга женскую сиську, чтоб перед тем как встать – молочка глотнуть для порядка, чтобы в себя прийти. Потянулись по направлению друг к другу – и кажется чего-то там друг у друга обнаружили – типа той самой сиськи; да так и сблизились-соединились, обнялись, друг к дружке прижались.

Степан Никанорович даже рукой несколько раз по заднице Александра Сергеевича погладил, на что тот отреагировал словно котёнок которого гладят по спине – благодарным похрапыванием. Совершенно не сомневаясь, что перед ним сейчас мадам Кукушкина, Пушкин поцеловал господина Кукушкина в небритую щёку; и ещё крепче к нему потянулся, словно когда-то к Арине Родионовне, ещё крепче его обнял, присосавшись губами к его правой пивной сиське.

— Ты кто?.. — Услышал поэт, находящийся в приятной утренней дрёме.

Глаза открылись не сразу – а уже после третьего удара в челюсть; а перед ним вместо ожидаемой приятной сердцу мордашки Лизаветы Филипповны, возникло самое настоящее рыло, да и то даже на рыло не похожее.

«Кажется это её муж?» — простучало в голове поэта.

«Кажется это чёрт!» — так же шибануло чем-то по голове Степана Никаноровича.

— Ты кто такой? — снова повторил вопрос Степан Никанорович; в то же время стараясь оторвать от своей пивной сиськи присосавшегося к ней чертёнка.

— Пушкин Александр Сергеевич… поэт, — второй, или даже в третий раз за ночь представился Пушкин; и тут же постарался так же, как можно быстрее дистанцироваться от близ лежащего голого мужика в кирзовых сапогах.

— Пушкин!?. — вскрикнул Степан Никанорович, — Какой ещё там Пушкин?.. Я же тебе сказал хмырёнок – что видали мы таких вот Пушкиных-то…

— Но позвольте! — не на шутку возмутился на то Александр Сергеевич, — Что значит – видели! … Да знаете ли вы… что мой дед был великий Арап Петрович Ганнибал!..*

— Да кто её только не ебал!.. — воскликнул в ответ Степан Никанорович, — ты мне ещё будешь рассказывать хмырёнок… да её тут вся деревня уже поимела!.. Да что там деревня! Вся область её уже перетрахала по нескольку раз!..

— Как!? — недоверчиво воскликнул хмырёнок…**

— А вот так!.. Ну и Ганнибал твой наверняка – тоже её ебал!.. Спорить не стану.

У Кукушкина затрясся подбородок, видимо нервишки были уже на пределе; а новость о том, что его жену ещё и Ганнибал какой-то ебал – искренне возмутила; за что Степан Никанорович ухватил поэта за левое ближайшее ухо и начал его что было сил – выкручивать.