Чёрный ураган - [71]

На острове Порт-Роял её встретили как знатную гостью. К берегу была подана большая шлюпка. Гребцы были в одинаковых белых шарфах и, наклоняясь вперёд на вёслах, одновременно выкрикивали: «Гей!» — как заправские матросы. На острове её ждали Дэви и Джейн. У обоих были счастливые лица. Потом подошёл Конго Джим с красной лентой через плечо. Часовые взяли «на караул».

— Добро пожаловать в чёрную республику, — улыбаясь, сказал Конго Джим.

Это и в самом деле была страна чёрных. Все островные плантации были поделены на фермы. На месте бывших госпиталей и складов, где среди вони, грязи и мух умирали больные и раненые, тянулись чистые домики с окнами и верандами. Дорога была расчищена, аккуратно подметена и упиралась в сарай, в котором помещался продуктовый магазин. На полях виднелись фигуры чёрных крестьян, идущих за плугом, в то время как подростки с хворостинами бежали рядом с мулами.

— Мы раздобыли ссуду на покупку мулов и плугов, — объяснял Дэви, — да ещё привезли сюда продуктов на тысячу человек. У нас есть кузница, сапожная мастерская…

— И школа! — воскликнула Джейн. — Две комнаты с печкой, классной доской и мелом!

— Вас не трогают? — спросила Гарриет.

— Пробовали, — промолвил Конго Джим. — Конгресс постановил нас выселить, но мы отказались отдать землю. Пришёл батальон, мы ударили в барабаны. Все были с ружьями. Выкопали ямы для стрелков, сделали возле пристани заграждение. Я построил свой отряд. Белый офицер посмотрел и говорит: «Наверное, бывшие солдаты?» А я говорю: «Так точно, сэр, лучшие стрелки на всём побережье». Он ещё посмотрел и говорит: «Чёрт возьми, отличный строй, давно такого не видел», да и увёл свой батальон. Тем и кончилось.

— Это сильнее, чем постановления, — весело добавил Дэви.

Джейн повела Гарриет в школу. Когда Джейн написала на доске большую букву «А» и хор детских голосов нараспев протянул название этой буквы, Гарриет во второй раз в жизни почувствовала, как у неё увлажняются глаза. Ведь ей было уже под пятьдесят лет, а она так и осталась неграмотной!

Много лет спустя

Прошло много лет. Конгресс упорно отказывался дать Гарриет пенсию. Она жила в Оберне, растила картофель на огороде и продавала его соседям. Учительница местной школы Сара Брэдфорд поила её чаем на кухне и слушала её рассказы о приключениях «кондукторов подземки» и о гражданской войне. Гарриет ничего не забыла из своего прошлого.

— Мой поезд никогда не сходил с рельсов, миссис, — говорила она, — и я никогда не потеряла ни одного пассажира.

Её торжественный хриплый голос можно было слушать часами.

В 1867 году её муж Джон Табмен встретил на сельской дороге в Мэриленде пьяного плотника, по фамилии Винсент, который напал на него с кулаками. Единственным оружием Джона было банджо. Он ударил плотника по голове и сломал инструмент. Плотник выхватил револьвер и застрелил «проклятого негра». За это его присудили к штрафу в пять долларов. Гарриет стала вдовой.

Она сходила на кладбище, где были похоронены старики: Бен Росс, старая Рит, Устричный Билл и его жена. Там она помолилась за упокой души весёлого музыканта Джона Табмена. Молитва не принесла ей никакого облегчения. На обратном пути она натолкнулась на высокого, худощавого человека с котомкой за плечами, который не спеша шёл по улице Оберна и что-то насвистывал. Приблизившись, он положил руку на плечо Гарриет.

— Отстань! — с ненавистью пробурчала Гарриет и отбросила его к забору.

— Так и есть, — радостно сказал встречный, потирая ушибленную спину, — это Гарриет Табмен!

Гарриет посмотрела на него. Где она видела эти серые, ясные глаза и светлый хохолок надо лбом?

— Боже мой! Бэйтс!

— Он самый, — сказал Бэйтс. — Вот не ожидал вас встретить. Вы живёте в Оберне, да? А я иду пешком из Трои в Питтсбург.

— Для этого есть железная дорога.

— Денег нет, Гарриет. Я безработный.

— Я вам одолжу.

— А как я отдам? Думаете, меня в Питтсбурге ждут с венками? Я служил наборщиком в Трое, но вылетел за организацию типографского союза. А раньше я служил печатником в Чикаго, но вылетел за организацию забастовки.

Гарриет улыбнулась:

— Вы опасный заговорщик, Бэйтс?

— Такова моя природа. Я не стану просить работы на коленях, как хочет Вендовер. Я буду её требовать.

Гарриет отвела его к себе и накормила картошкой с луком. Он рассказывал ей про рабочих, про съезды, столкновения и стачки.

— Ваши рабочие не любят негров, — сказала Гарриет.

— Есть и такие. Они боятся, что чёрный будет просить работы на коленях и продаст свой труд за полцены.

— Что поделаешь, коли тебя не считают за человека! — сердито проговорила Гарриет.

— Если бы нам удалось убедить белых и чёрных бороться сообща, то не было бы и речи о половине цены, — сказал Бэйтс. — Мы бы вышибли капитал из седла… Есть только одна граница: она проходит между теми, кого грабят, и теми, кто грабит. Когда спускали мятежный флаг в Ричмонде, я сказал, что война кончилась. Я ошибся: война продолжается. Всё впереди.

— В моём возрасте нельзя говорить «всё впереди», — сказала Гарриет, — мне уже много лет.

— Я не про вас говорю, — укоризненно ответил Бэйтс, — и не про себя. Мне тоже немало лет. Всё впереди у вашего и у моего народа.