Чёрный ураган - [70]

— Мы не будем набирать, сэр! — повторил Бэйтс. — Это клевета!

— Какое вам дело? Это моя газета или ваша? Ступайте на место!

— Нет, сэр, — хмуро сказал Иенсен, — типография забастовала.

Вендовер посмотрел на Иенсена и повернулся вместе со своим вертящимся креслом к Бэйтсу.

— Двести долларов хотите? — спросил он.

— Разве я похож на подлеца? — ответил Бэйтс.

— Триста!.. Триста пятьдесят!..

— Хватит, босс, — проговорил Бэйтс. — Я думал, что вы умнее. Нас подкупить нельзя.

— Иенсен, всем повышаю жалованье!

— Да, сэр, — сказал Иенсен, — нельзя подкупить. Эта заметка не пойдёт.

— А-а, понимаю, — сказал Вендовер, разглядывая лицо Бэйтса, точно увидел его впервые, — вы агитатор! О, англичанин! О, коммунист!

— Я не коммунист, — отвечал Бэйтс, — но я поднимал знамя победы в Ричмонде.

— О, знамя! На коленях будете просить работы!

— Не буду, — отозвался Бэйтс.

— Посмотрим, — сказал редактор и повернулся спиной к забастовщикам, — я проверю списки наборщиков. Поменьше этих бывших солдат. Вы слышите, Иенсен? Мистер Бэйтс будет просить на коленях. О да! Уходите!..

…«Любезный Мойсей! Пишут тебе чёрные с реки Комбахи, где ты была в дни войны. До сих пор чёрные помнят, что ты пришла, как архангел, от покойного массы Линкума (его душа на небе) и принесла нам свободу от ига нечестивых.

Извещаем тебя, что хозяева бросили известные тебе плантации и скрываются в далёких городах, а рисовые поля гибнут. И мы собрались на совет и решили эту землю взять и растить на ней рис, чтобы людям было что есть. И мы взяли две усадьбы и все поля по левому берегу реки. И когда мы взяли, мы не разделили их на фермы — мы стали сообща сажать рис. И никто нам не мешал, а белые соседи ходили по дамбе, хлопали себя по шляпам и говорили: “Ай да чёрные морды, не дают пропадать Каролинскому золотому зерну!” И мы посадили, как полагается, в неглубокие борозды, одна от другой на два мужских шага, и пустили воду, когда побеги пробились на детский кулак над землёй. А потом, когда солнце стояло на самой высшей точке, мы снова пустили воду и ещё раз пустили, уже когда побеги стали зреть. И все водоросли и сорняки выпололи. И поля были чище, чем при хозяевах.

Когда воду спустили совсем, мы сняли урожай серпами и поставили в скирды, а потом обмолотили и часть продали, а часть оставили на зиму и сделали запас для посева. Благодарение создателю, урожай был хороший, такой, что сердце не нарадуется, но из города приехал учёный масса и сказал, что конгресс не дал нам эту землю и мы пользуемся чужим добром, за которое не платили. Мы же сказали учёному массе, что земля эта принадлежит нам по праву божескому и человеческому, потому что хозяева на ней не трудились и бросили её подыхать, как паршивую скотину, и что мы обратно на реку Комбахи хозяев не пустим. И он уехал.

Когда он уехал, пришло множество солдат янки и масса майор сказал, что если мы не отдадим землю, то нас посадят в тюрьму за нарушение закона. Солдаты не хотели стрелять в нас, а мы не хотели стрелять в солдат, потому что они четыре года воевали против нечестивых. И мы отступили.

Мы пишем тебе, потому что ты знаешь наши дела, и просим тебя спросить массу президента и весь конгресс: где тут справедливость и кому растить золотое зерно в этом штате, как не нам? И зачем же солдаты четыре года воевали?

Шлют тебе благословения и пожелания счастья и довольства триста цветных мужчин и женщин с Комбахи, в Южной Каролине, а от них и за них подписался Конго Джим Бенсон, бывший сержант армии».

Гарриет не могла спросить ни у президента, ни у конгресса. Она посоветовалась с Дэви и Джейн и решила поехать на Юг, посмотреть, что делается в тех местах, где ещё недавно шла война. Дэви и Джейн уехали раньше и прислали восторженное письмо с острова Порт-Роял.

Гарриет выехала поездом через неделю, но не сразу отправилась на остров. Через несколько дней она стояла на берегу реки Комбахи, на той самой дамбе, которую когда-то рассматривала вместе с Монтгомери с борта канонерки. Рядом с ней возвышался старый негр, которого она во время войны впервые встретила в брошенном доме на тайной сходке друзей «масс Линкума». Перед Гарриет расстилались знакомые рисовые поля, но теперь они были буро-жёлтого цвета, и от них тянул горьким запахом подгнившей травы. Вдали, на возвышенности, расхаживал из стороны в сторону солдат с ружьём плече.

— Так поля и остались невозделанными, — проговорил старик. — А что здесь было в прошлом году! Сколько людей работало по колено в воде! Какие песни пели!

— Хозяева вернулись? — спросила Гарриет.

— Нет, Мойсей, они не вернулись. У них забрали землю, потому что они не платят налогов. О! Они и в старину без стыда жили в долг!

— Кому же достанется эта земля?

— Компании. Приехало несколько янки. Земля продана им.

— Да, — задумчиво сказала Гарриет, — уж эти будут платить налоги…

— А что такое компания?

— Это земельные спекулянты, то есть мошенники. Вот кому досталась ваша земля.

— Почему же ты не сказала президенту и конгрессу?

— Нынешний президент не любит негров. А конгресс занимается поправками, параграфами, пунктами…

Гарриет быстро зашагала по дамбе, не глядя на пустынные поля, на которых квакали лягушки.