Черный - [15]

Помню долгие, тягучие, нескончаемые дни и ночи, когда зарядят беспросветные дожди…

Наконец-то мы стоим с чемоданами на вокзале и ждем поезда, который отвезет нас в Арканзас, и вдруг я в первый раз в жизни замечаю, что возле кассы стоят две очереди — «черная» и «белая». Пока мы гостили у бабушки, я осознал, что на свете существуют негры и белые, осознал так остро, что эту мысль уже не вытравить из меня до самой смерти. Когда стали садиться в поезд, я обратил внимание, что негры направляются к одним вагонам, а белые — к другим. Мне по наивности захотелось посмотреть, как белые едут в своих вагонах.

— Можно пойти взглянуть хоть одним глазком на белых? — попросил я мать.

— Сиди смирно, — не пустила она.

— Но ведь это же можно, правда?

— Сиди, сказано!

— Почему ты меня не пускаешь?

— Ты перестанешь болтать глупости?

Я уже не раз замечал, что мать сердится, когда я начинаю расспрашивать ее о неграх и о белых, и никак не мог понять, почему. Мне хотелось понять эти две разные породы людей, которые живут бок о бок и которых ничто не объединяет — кроме, пожалуй, ненависти. И потом, моя бабушка… Кто она белая? Совсем белая или не совсем? И кем ее считают белые?

— Мам, а бабушка белая? — спросил я, когда поезд наш мчался сквозь темноту.

— У тебя же есть глаза, сам видишь, какая она, — ответила мать.

— А белые считают ее белой?

— Возьми да спроси их сам, — отрезала она.

— Но ты-то ведь знаешь! — не отставал я.

— Я? Откуда? Я же не белая.

— Бабушка на вид белая, — сказал я, надеясь утвердиться хотя бы в одном. — А мы — цветные. Почему же она тогда живет с нами?

— Ты что, не хочешь, чтобы бабушка жила с нами? — спросила мать, уходя от моего вопроса.

— Хочу.

— Зачем же тогда спрашиваешь?

— Потому что хочу знать.

— Ведь бабушка живет с нами, верно?

— Живет.

— Так чего же тебе еще?

— А она хочет жить с нами или нет?

— Что ж ты ее сам об этом не спросил? — насмешливо сказала мать, опять уклоняясь от ответа.

— Она что, стала цветной, когда вышла замуж за дедушку?

— Перестань задавать глупые вопросы!

— Нет, правда?

— Никакой цветной бабушка не стала, — сердито ответила мать, — у нее от рождения такая кожа.

Снова мне не давали проникнуть в тайну, в смысл, в суть того, что крылось за словами и умолчаниями.

— Почему бабушка не вышла замуж за белого? — спросил я.

— Потому что не хотела, — со злостью отрезала мать.

— Почему ты не хочешь со мной разговаривать?

Она влепила мне затрещину, и я заревел. Потом, сколько-то времени спустя, она все-таки рассказала мне, что бабушкины предки были ирландцы, шотландцы и французы и в каком-то колене к кому-то из них примешалась негритянская кровь. Рассказывала мать спокойно, ровно, обыденно, без тени волнения.

— Какая была у бабушки фамилия до того, как она вышла за дедушку?

— Боулден.

— Откуда у нее такая фамилия?

— От белого, который был ее хозяином.

— Она что же, была рабой?

— Да.

— Фамилия бабушкиного отца тоже была Боулден?

— Бабушка не знала своего отца.

— И потому ей дали первую попавшуюся фамилию, да?

— Дали ей фамилию — и все, больше я ничего не знаю.

— А разве бабушка не могла узнать, кто ее отец?

— Зачем, дурачок ты эдакий?

— Чтобы знать.

— А зачем ей это знать-то?

— Просто так.

— Ну узнала бы она, а дальше что?

На это я ничего не мог ей ответить.

Я зашел в тупик.

— Мам, а от кого нашему папе досталась фамилия?

— От его отца.

— А его отцу от кого?

— От белого хозяина, как нашей бабушке.

— Они знают, кто он был?

— Не знаю.

— А почему же они не узнали?

— Зачем? — жестко спросила мать.

И я подумал, что отцу и в самом деле не нужно и не интересно знать, кто был отец его отца.

— Кто были папины предки? — спросил я.

— Были белые, были и краснокожие, были и черные.

— Значит, индейцы, белые и негры?

— Да.

— Кто же тогда я?

— Когда вырастешь, тебя будут называть цветным, — сказала мать. Потом посмотрела на меня и спросила, язвительно усмехаясь: — Что, вам это не по нутру, мистер Райт?

Я разозлился и промолчал. Пусть называют меня цветным, мне от этого ни холодно и ни жарко, а вот мать от меня все равно что-то скрывает. Скрывает не факты, а чувства, отношения, принципы, она не хочет, чтобы я о них знал, и, когда я настаиваю, сердится. Ладно, все равно когда-нибудь узнаю. Пусть я цветной — что тут такого? Почему я должен чего-то остерегаться? Правда, я не раз слышал о том, что цветных бьют и даже убивают, но все это, думал я, меня не касается. Конечно, такие разговоры вселяли смутную тревогу, но я был уверен, что уж себя-то я в обиду не дам. Все очень просто: если кто-то захочет убить меня, я убью его первый.

Когда мы приехали в Элейн, то оказалось, что тетя Мэгги живет в одноэтажном домике с верандой и двор их обнесен забором. Это было очень похоже на наш дом в детстве, и я страшно обрадовался. Мог ли я знать, как недолго мне придется здесь прожить, мог ли я знать, что мое бегство отсюда станет моим первым причастием расовой ненависти?

Мимо дома проходила широкая пыльная дорога, по обочинам ее росли полевые цветы. Было лето, в воздухе день и ночь стоял запах пыли. Проснувшись рано утром, я бежал босиком на дорогу — как чудесно было ощущать подошвами холод лежащей сверху росы и почти одновременно с ним тепло нагретой солнцем мягкой глубокой пыли!