Чёрный прах - [36]

Я забыла, какая большая часть Нью-Мехико представляла собой практически пустое пространство.

Вопреки названию, государственное психиатрическое исправительное учреждение особого режима располагалось в добрых тридцати милях от города Уайт-Рок. Сам Уайт-Рок был маленьким, с населением от силы шесть тысяч человек, большинство из которых работали или в исправительном учреждении, или в лабораториях близлежащего населённого пункта Лос-Аламос.

Город Лос-Аламос был не намного крупнее и казался странно отрезанным от остального мира, когда мы проезжали его по дороге сюда.

В целом у нас ушло два часа, чтобы добраться сюда, включая небольшие пробки, с которыми мы столкнулись вокруг Альбукерке, а также тот факт, что Санта-Фе от аэропорта Альбукерке отделяло добрых семьдесят миль.

— Они содержат здесь ребёнка? — пробормотала я, глядя на выкрашенный в белый цвет забор и колючую проволоку сверху. — Это больше похоже на учреждение для взрослых.

— Думаю, это единственное место в Нью-Мехико, куда они могли её поместить, — пробормотал Ковбой, пальцами отдавая честь охраннику, когда офицер в униформе вернул его удостоверение личности. — Блэк говорил, её семья попросила, чтобы её содержали где-то в Нью-Мехико, так что они как-то договорились здесь.

Он пожал плечами, засовывая бумажник с водительскими правами обратно в задний карман.

— Она убила в резервации, так что преступление относится к юрисдикции штата, а не к федеральной.

Я хмуро кивнула и, забрав своё удостоверение личности, убрала его в бумажник и закрыла сумочку.

— Поезжайте налево, когда доберётесь до здания, — сказал охранник, улыбаясь Энджел. — Там вы найдёте парковку для посетителей.

Я заметила, что его глаза задержались на нас, сидящих на передних сиденьях, но едва удостоили взглядом Ковбоя сзади. Я также заметила, что он с трудом смотрел на наши лица, хотя раз за разом улыбался Энджел, когда та поднимала на него взгляд.

Ковбой тоже явно это заметил.

— Этот мужик немножко чересчур любит киски, — пробормотал он, когда охранник вернулся в будку и нажал кнопку, чтобы открыть для нас ворота. — И не слишком деликатничает по этому поводу.

Энджел закатила глаза, разворачиваясь на сиденье, чтобы посмотреть на него.

— Серьёзно, Элвис?

Он широко улыбнулся ей, дёрнув за одну из косичек.

— Я невольно раздражаюсь, когда мужики строят тебе глазки, любовь моя.

Она фыркнула, затем повернулась, бросив на меня ровный, знающий взгляд.

Мы обе расхохотались.

— Что? — спросил Ковбой. — Это правда.

— Это-то меня и пугает, — сказала Энджел.

Тронув внедорожник с места, она помахала охраннику через окно будки, затем проехала через ворота, как только они открылись, чтобы пропустить внедорожник. Объехав больнично-белое здание слева, она нашла парковочное место в зоне с пометкой «Посетители», и мы все выбрались из машины.

Спустя ещё несколько протоколов безопасности, регистраций и знакомства с местными сотрудниками психиатрической клиники, я зашагала по белому металлическому коридору, ведущему к комнате отдыха для пациентов в небольшом крыле для несовершеннолетних.

Энджел и Ковбой решили подождать меня в зоне для посетителей.

— Она довольно хорошо себя ведёт, — сказала доктор Руби Вашингтон, держа блокнот и посматривая на меня на ходу. — У нас с ней было несколько инцидентов, но в основном это ситуации, где мы опасались, что она навредит себе.

— Суицидальные наклонности? — спросила я.

Я взглянула на пожилую, грузную чёрную женщину с седеющими волосами, которая шла рядом со мной. Она доходила мне всего лишь до плеча, но у неё было красивое лицо, относительно нетронутое её шестидесяти-с-чем-то-летним возрастом, и проницательные умные глаза. Её кудрявые волосы были убраны в свободный узел, а под белым халатом она носила пурпурное платье.

— Выходит, вы изолировали её? — добавила я. — От других пациентов?

— Нет, не изолировали, — сказала доктор, качая головой. — Мы применили к ней дополнительные протоколы безопасности после двух инцидентов. Её саму обыскивают несколько раз за день. Её комнату обыскивают минимум раз в день.

Она взглянула на меня, карие глаза смотрели мрачно.

— …И у неё нет суицидальных наклонностей как таковых. Она вырезала символы на своих руках и ногах, используя заточку, сделанную из бумаги и куска проволоки. Она едва не истекла кровью к тому времени, когда мы её нашли, но она утверждает, что в её намерения не входило самоубийство, и я ей верю.

Слегка вздрогнув, я кивнула.

— Она говорит об убийствах? Она берет на себя ответственность за них в какой-то мере?

— Она будет о них говорить, — признала доктор Вашингтон, покачав головой в жесте «более-менее», подчёркивая это слово. — Но я бы не назвала это принятием ответственности. Она выстроила целую фантазию вокруг того, что случилось в тот день, и кто она такая… что она сделала. Мы пока что не слишком упорно работали над разрушением этой фантазии, в основном из-за её юного возраста. Это явно защитный механизм, попытка дать разумное объяснение тому, что она сделала.

Она бросила на меня очередной мрачный взгляд.

— Раньше у неё не было инцидентов с насилием, доктор Фокс. Абсолютно ни одного. Её родители описывали её как такого ребёнка, который будет плакать, если застанет братьев за топтанием змей. Мы не хотим полностью сломать её. Мы боимся, что именно это и случится, если мы заставим её посмотреть в глаза реальности — по крайней мере, до того, как она будет готова. Говоря в целом, для несовершеннолетних преступников вполне типично иметь слишком буйную фантазию. Они часто заменяют правдивые воспоминания более приятной и удобоваримой альтернативой.