Чёрный менестрель - [53]

— Ну-ка ты, язычница кустопротивная, признавайся в своих прегрешениях! — сказал палач, кладя металлический пруток обратно в жаровню.

— Признаю, признаю, Ваша Святость, сало ела, и стерлядь ела, и сама и… — запричитала, обливаясь слезами, Куандука, но Вагистай её перебил:

— Как-то ты неубедительно каешься, — закусывая пиво стерлядью, лениво проговорил четвёртый жрец. — Да и не интересует меня это. И на других свою вину не перекладывай, а лучше рассказывай, как порчу на деревянный квартал наводила…

— Извините, Ваша Святость, — удивился заплечных дел мастер, — а почему на деревянный квартал?

— А где народ болеет и мрёт чаще всего? — спросил Четвёртый Жрец, и сам себе тут же ответил, — в деревянном! Порча? По-о-орча…

— Так они же там вроде от голода мрут! — вновь не выдержал палач, который сам был выходцем из тапийских трущоб.

— Потому и голод, что порча, — пояснил Вагистай, с аппетитом жуя кусок копчёной свинины. — А не смогли мы снять её лишь потому, — тут Четвёртый Жрец остановился, чтобы отхлебнуть из кружки пива, — что порчу наводила дочь куина. А кровь куина — это вам не хухры-мухры! Тут пока ведьму не сожжёшь — толку не будет.

— Как вы мудры, Ваша Святость! — льстиво заметил Кангелан, — сразу порчу определили. А ведь ведьма может быть и не одна! Вот народу сколько в прошлый год от поноса кровавого перемёрло!

— Не одна, говоришь? — задумчиво спросил Вагистай, — ну что же, если ростовщики не пожертвуют храму на снятие порчи, то тогда точно не одна, а коли пожертвуют, так ведьма из куинов могла и одна управится.

Пододвинув к себе большую лохань с икрой, Вагистай огляделся вокруг в поисках хлеба и не нашёл его. Обратив свой взор на Кангелана, Четвёртый Жрец храма грозно спросил:

— Хлеб где?

— Сию минуту, Ваша Святость, — пролепетал Кангелан, и уже бросившись вверх по лестнице, добавил:

— Сейчас всё будет-с…

Он открыл тайную дверь из подвала и наткнулся на толпу вооружённых людей. Перед тем, как получить клинок в шею, Кангелан успел подумать: «Сходил за хлебушком…».

* * *

Не успело ещё мёртвое тело упасть на дорогой имперский ковёр, как «господин менестрель» с криком: «За мной!» бросился в открывшийся проход. К сожалению для Голушко, он не смотрел под ноги, оступился и кубарем полетел вниз, пересчитывая каменные ступени. Рядом с ним, звеня и высекая искры, летела выпущенная им из рук сабля…

Приземлился Степан на что-то мягкое, тёплое и шелковистое на ощупь. Не успел Голушко сообразить, что с ним произошло, как услышал сзади девичий вскрик: «Ой!», и на него что-то упало. Это что-то витиевато выругалось голосом Ребаны и попыталось слезть со спины Голушко, но не тут-то было. Второе девичье «Ой!» прозвучало почти сразу после первого, и на многострадальную спину упало ещё что-то. Оно, правда, не ругалось, а поминало Великий Куст всуе голосом Ноли…

Когда Степан всё же сумел выбраться из-под двух девичьих тел, его взору предстала следующая картина. Подвальное помещение в лучших традициях дизайнерской мысли было разделено на две зоны. Зона ближе к лестнице представляла хаотичное нагромождение ковров, всевозможной мягкой мебели, шёлковых покрывал и разбросанных там и сям разноцветных парчовых подушечек. Другая половина была оформлена в мрачном готическом стиле. Ржавые цепи, свисающие со стен и потолка, несколько коптящих факелов, жаровня, где на раскалённых углях грелись металлические пруты, а также небольшой деревянный столик с набором неприятных орудий заплечных дел мастера. Сам мастер лежалу входа со стилетом в горле. Но наибольшее впечатление на Голушко произвела красивая обнаженная девица со следами истязаний, прикованная к стене.

Не успел Степан рассмотреть прелести девицы, как слева от него послышался стон. Голушко повернул голову и увидел, что рядом с бесформенной фигурой, закутанной в шёлк, замерли Ребана и Ноли. Ребана, стоявшая справа, замахнулась ножом, а Ноли, находившаяся слева, занесла для удара ножку от сломанного стола. Фигура в шелках простонала ещё раз, с трудом оторвала голову от имперского ковра и едва разлепила глаза, так как её лицо было вымазано чёрной массой.

В этот момент «на сцене» наконец появились остальные бойцы вольной роты «Гвардия Валинора». Часть из них, ощетинившись мечами, ворвалась в помещение, но, не обнаружив достойного противника, принялась «изучать» всё, что плохо лежало на имперских коврах. Вторая волна наёмников, в отличие от первой, повела себя более адекватно — двое бойцов подхватили за руки фигуру и рывком поставили её на ноги, а остальные, отступив к стенам, застыли с мечами наголо…

Присмотревшись, Голушко понял, что, во-первых, это был мужчина, а во-вторых, чёрная масса у него на лице была не чем иным, как зернистой икрой. Степан перевёл свой взгляд на прикованную цепями девушку, затем снова на мужчину, одетого в шёлковый халат, и спросил, чувствуя себя полным идиотом:

— И кто из вас Куандука?

— Ну не он же, — сказал входящий в подвальное помещение Диргиниус, указывая на мужчину с икрой на лице.

— В таком случае, — глубокомысленно начал Степан, — методом исключения можно прийти к заключению, не обращая внимания на некоторую вероятность ошибки, и экстраполировав имеющиеся данные…