Чёрный менестрель - [37]

* * *

Утро следующего дня началось с заунывных молитв семикустников. Последователи официальной религии города Тапии распевали молитвы около четырёх часов, причём весьма немелодично. После этого, наскоро перекусив чищеными орехами, последователи золотого куста расселись кружком вокруг Сууутту, который достал книгу и начал читать на редкость нудным голосом, вгоняющим в сон:

— В начале был куст. Он ещё не был великим кустом, но семя его летало во вселенной… — читал Сууутту своим единоверцам, а все остальные разбрелись кто куда, лишь бы не слушать эту тягомотину. — И захотел великий куст…

Степан поймал себя на том, что начал клевать носом, встал и с удовольствием потянулся, чем заслужил неодобрительные взгляды последователей религии великого куста.

— … создать нечто, — продолжил чтец-семикустник, — и отрастил он корень свой в пустоту, и напитался он в пустоте соком великой бездны…

Голушко, поняв, что у него от голода бурчит в животе, достал из холщового свёртка краюху чёрного хлеба, кусок сала и чеснок, и начал готовить себе бутерброды. Запах сала с чесноком донёсся до внимающих великому слову великого куста, и они нарочито поморщились, но по голодным взглядам на нехитрую снедь Степана чувствовалось, что они бы охотнее вкушали пищу земную, нежели духовную.

Один Сууутту, вставший, в отличие от остальных, спозаранку и заправившийся колбасой ещё до рассвета, как ни в чём ни бывало продолжал бормотать:

— … И отрастил великий куст первую ветвь свою, и расцвели на ней два цветка, и были сии цветки…

Смачное хрумканье прервало повествование про великий куст.

— Господин менестрель, — оторвался от книги Сууутту, — не могли бы вы грызть свой чеснок где-нибудь в другом месте?

— Разумеется, мастер Сууутту, — пожав плечами, ответил Степан и, собрав в мешок свою снедь, двинулся подальше от круга семикустников…

* * *

Спозаранку следующего дня семикустники развили бешеную энергию. Быстро заменив колесо, и не дав никому позавтракать, они потребовали, чтобы обоз немедленно двинулся дальше. На робкие возражение путешественниковСууутту отвечал, что время дорого, они и так уже на сутки отстают от графика…

Обоз вошёл в город Суитсу с последними лучами солнца, еле успели до закрытия ворот. Уже в потёмках добравшись до постоялого двора, все мечтали только о том, чтобы перекусить и выспаться, но не тут-то было — мест на постоялом дворе не оказалось.

— Табачная ярмарка, — пояснил ситуацию Диргиниус и, строго обведя взором бойцов вольной роты под видом обозников, предупредил:

— Только не вздумайте курить внутри городских стен! В Суитсу, несмотря на то, что основным источником его дохода является табак, курить строго-настрого запрещено, и всех нарушителей продают в рабство на табачные плантации.

— Алак, — обратился к магу Голушко после того, как все разошлись устраивать лагерь внутри частокола на пустыре около постоялого двора, за что его хозяин содрал с каравана целых три шкела, — а почему хотя в городе табачная ярмарка, в нём запрещено курить?

— Да просто у глав магистрата, которые являются очередными потомками местного пророка, как когда-то и у самого пророка, табачный дым вызывает страшный кашель и жуткую сыпь по всему телу, — ответил Диргиниус. — Вот пророк в своё время и запретил курить табак, а его преемники поддерживают данный запрет.

* * *

Несмотря на то, что курить в городе Суитсу было категорически запрещено, Степан не смог отказаться от употребления никотина. Впрочем, табак он не курил, он его нюхал. Впрочем, даже это невинное занятие вышло Голушко боком, так как некий не в меру ретивый блюститель нравственности, после того как застукал Степана за этим занятием, прочёл нудную проповедь о вреде табака, а потом позвал стражу. Наряд охранителей спокойствия граждан оказался таким же падким на деньги, как и везде, и Голушко удалось разойтись полюбовно с блюстителями порядка всего за три золотых. Десятник стражи взвесил в руке, внимательно осмотрел при свете факела и укусил каждую монетку, после чего счел, что нюхать табак и курить его не одно и то же, и под возмущённые крики бдительного гражданина удалился.

На следующие утро обоз отправился рано, сразу после открытия ворот. Степан долго вздыхал по поводу непредвиденных расходов (четыре золотых, из них только один ушёл на табак). Как только обоз выехал за ворота, «господин менестрель» сразу же достал трубку, набил её табаком и закурил. Спустя пару минут обоз догнали верховые под предводительством «капитана» Билко.

— Господин менестрель, сэр, мне кажется, вы это обронили — произнёс Билко, доставая из кошелька, подозрительно похожего на кошелёк «ночного моралиста» четыре золотых монеты.

— Как говорил их пророк, — наставительно сказал Голушко встревоженному Диргиниусу, убирая золотые в свой кошель, — праведникам воздастся на том свете, а остальным, значит, на этом. Мы не праведники, так что приходится подтверждать слова пророка теми делами, которые ему угодны.

— Погони не будет? — тяжело вздохнув, спросил Алак у Билко.

— Нет, господин маг, мы чисто сработали, — пять трупов и ни одного свидетеля.

Окончания Голушко предпочёл не услышать, усиленно раскуривая и без того дымящуюся трубку…