Черный Лотос - [110]

34

Когда верный услышит пророчество,

Он устремится на встречу с судьбой,

И наполнятся дух и тело его ликованием.

Сутра Черного Лотоса

Над трактом, пролегающим мимо района Дзодзё, сквозь облака проглядывало ночное небо цвета индиго. Холмы кое-где озарялись сиянием полной луны, лес вдоль обочин дороги стоял тих и недвижим. Со стороны Эдо послышались мерная поступь пехоты и перестук копыт. Сано, облаченный в доспехи, ехал бок о бок с Хиратой, ведя на север конных и пеших солдат — весь свой сыщицкий корпус, личную стражу и солдат Токугавы из замка Эдо. Из-под козырьков шлемов смотрели угрюмые лица.

— А вдруг мы опоздали? — волновался Хирата. — Вдруг Мидори уже погибла?

— Осталось недолго. С ней будет все хорошо, — сказал Сано.

Однако и он опасался, что Мидори не доживет до их прихода — очень уж медленно шла подготовка отряда.

После того как Хару созналась и согласилась рассказать о секте, судья Уэда объявил перерыв. Сано и Хирата тщательно расспросили Хару о деятельности сектантов. Она подтвердила правдивость слов Истинного Благочестия и добавила, что участвовала в отравлении жителей Синагавы, задуманной как репетиция эдоского погрома. Еще Хару заявила, будто знает расположение тюрем и подземного арсенала Анраку и готова провести к ним Сано.

Тот доложил об услышанном сёгуну. Токугава долго колебался, снедаемый страхом перед смутой и боязнью разгневанных родственников. Отчаявшись, Сано прибегнул к приему из репертуара канцлера Янагисавы. Он восхвалил мудрость сёгуна и намекнул, что тот сделает большую ошибку, оставив угрозу Черного Лотоса без внимания. Видя, что сёгун мало-помалу покоряется его воле, Сано живописал перед ним бедствия и катастрофы, которые постигнут страну, если не сокрушить секту немедленно.

Наконец испуганный повелитель подписал указ, дарующий Сано полную свободу действий во спасение державы. Сано, мучимый совестью за недостойное давление на сёгуна, забрал указ и поспешил скрыться, пока тот не передумал. Закипела работа. Готовя вторжение в храм, Сано уже подумывал, что удача ему улыбнулась, пока не возникла заминка. Хару отказалась их сопровождать. Она упиралась, кричала, не желая садиться в паланкин, и без конца звала Рэйко. Угрозы костром ее больше не брали, меж тем только она могла провести Сано к катакомбам Черного Лотоса. Ему совсем не хотелось втягивать Рэйко в поход. Не поощрял он и продолжения связи между ней и преступницей, но вместе с тем сознавал, что для успеха дела Хару нужно как-то успокоить. Итак, он отправился за Рэйко.

Сано нашел жену в ее комнате. Рэйко встретила его настороженно, глаза ее были красны от слез. Однако у него не было времени ни прислушиваться к ее чувствам, ни идти на примирение. Он даже не верил, что это возможно — ее речь в суде стала последней каплей, конечным актом неповиновения.

— Хару бунтует, — сказал Сано. — Требует тебя. Я хочу, чтобы ты убедила ее отправиться в храм Черного Лотоса. Тебе тоже придется поехать, иначе она снова впадет в истёрику.

Рэйко смотрела на него, онемев от потрясения.

— Я не могу, — наконец проговорила она севшим, нетвердым голосом. — Я вообще не желаю ее больше видеть.

— Это меньшее, чем ты можешь загладить свою вину, — нехотя сказал Сано.

Рэйко ничего не оставалось, как согласиться. Она утешила Хару, уговорила сесть в паланкин и забралась следом. Теперь Сано то и дело оглядывался на паланкин, движущийся в хвосте шеренги. После суда Рэйко едва ли чувствует сострадание к Хару, и все же… Не зря ли он взял жену с собой?

* * *

Наконец лес расступился, показались поля и домики с тростниковыми кровлями. И вот уже Сано с отрядом ехал по узким улочкам храмового района. Рэйко сидела в паланкине, приноравливаясь к тряской поступи носильщиков. Она не сводила взгляда с храмовых стен, тянущихся за окошком, потому что смотреть на Хару было невыносимо. Наедине с ней Рэйко снедала ненависть, подогреваемая мыслями о совершенных Хару злодеяниях. Пусть ее мучители и заслуживали наказания, сама она стала приговоренной к смерти преступницей. При этом совершенно не замечать ее было невозможно: тепло ее тела, запах пота и дыхания вызывал у Рэйко дурноту. Несколько раз за поездку, когда Хару заговаривала с ней, она сохраняла ледяное молчание, но на подступах к храму Черного Лотоса не удержалась.

— Что, гордишься тем, как ловко меня провела? — сказала она дрожащим от ярости голосом.

Хару, съежившись в углу, пробормотала:

— Совсем нет. Мне стыдно.

— Когда мы повстречались, ты, похоже, смекнула, как можно меня одурачить, — с горечью произнесла Рэйко. — Все это время ты хвалила себя за находчивость. Еще бы — заставить жену сёсакан-самы плясать под свою дудку!

— Неправда! — Глаза Хару наполнились тревогой и болью. — Я сожалею, что мне пришлось вас обманывать. Я сделала так только потому, что иначе вы мне не поверили бы.

— Хватит с меня твоих оправданий! — вспылила Рэйко. — Я тебя приютила, носилась с тобой, одевала… А ты знай смеялась у меня за спиной!

— Ничего я не смеялась! — возразила Хару.

— Опозорила меня перед всем судом, и довольна! — Рэйко содрогнулась от унижения.

— Я не довольна, — горячо отрицала та. — Я подвела вас и теперь ненавижу себя за это. Вы были так добры ко мне. Кроме вас, у меня нет друзей. Вы мне очень дороги. — Ее губы дрогнули. — Простите меня. Я очень виновата!