Черный Иркут - [11]

Катя попросила нашего школьного художника Тольку Лыкова, и он на ватмане большими красными буквами написал: «Лобное место», обозначил купола собора Василия Блаженного и внизу нарисовал сам памятник.

— И здесь тебе отрубят голову, — пошутил он, передавая театральный реквизит.

Ее «отрубили» гораздо раньше, чем я предполагал.

В один из походов в кино я пригласил за компанию Дохлого. Катя ему понравилась — это я понял сразу. Он сбегал в киоск, принес мороженое и, чего я совсем не ожидал, вытащил из-под куртки букетик астр и протянул Кате.

Катя засияла. Сунув носик в букет, она глянула на Дохлого, затем перевела взгляд на меня:

— Учись, тебе это пригодится.

Я не враз разгадал, откуда появился букет. Лишь поразмыслив, понял, что Дохлый срезал цветы с клумбы возле проходной мылозавода, там, где были вывешены портреты передовиков производства. Но выдавать друга не хотелось и я, насупившись, стал отламывать хрустящую корочку от мороженого и скармливать ее скачущим вокруг воробьям. Проводив после кино Катю, мы пошли домой.

— Нас учат не тому, что пригодится в жизни, — заметил Дохлый, поглядывая на сопровождающих нас воробьев. — Нет, конечно, надо уметь считать, писать — только, как я убедился, не то и не те законы преподают в школе.

— А какие надо? — спросил я.

— Бей первым, Федя! — засмеялся Дохлый. — Если тебе уже врезали — пиши пропало: ответить будет некому. Еще один закон: дают — бери, бьют — беги.

— Ну, этот знают все, — протянул я. — Еще: кто не успел, тот опоздал.

— Верно, так оно на деле и происходит. А вот знаешь, какой самый главный закон в жизни?

— Какой?

— Выживает сильнейший.

— Не сильнейший, — поправил я. — Наглейший.

— Что ж, наглость — второе счастье, — оживился Дохлый. — Но мне оно не по нутру. Хитрость — это способность ума, а ум — инструмент, он должен быть отточен.

Спорить с Дохлым было сложно. Его практический опыт был во много раз больше моего. Да и за словом он в карман не лез, на все случаи жизни была припасена своя присказка.

— Это так, — согласился я. — В жизни надо знать как можно больше.

— Всего знать нельзя. Надо знать главное. Чего нет, того нельзя считать.

— А вот ты закон Бернулли знаешь? — После случая с цветами для Кати я решил ни в чем не уступать ему.

— Что за закон?

— По этому закону все самолеты, все птицы летают. Это зависимость между скоростью и давлением в потоке.

— Больше народу — меньше кислороду, — среагировал Дохлый. — А еще есть закон бутерброда.

— А, знаю! — догадался я. — Это когда хлеб падает всегда маслом вниз.

— Если ты забыл зонтик, то обязательно пойдет дождь.

— У Кольчи-электрика свой закон. — Я перевел разговор в нужную мне сторону. — Он утверждает, что у электричества два недостатка: когда нужен контакт, его нет, когда не нужен — есть.

— Верно! — засмеялся Дохлый.

— Есть еще замечательный закон, — добавил я. — Его я прочел у Экзюпери. Он говорил, что мы все родом из детства и мы в ответе за тех, кого приручили. Он был летчиком. А еще мне нравятся латинские изречения. Например: «Пришел, увидел, победил».

— И наследил, — отозвался Дохлый.

— Дура лекс, сэд лекс. Закон суров, но это закон.

— Велика Федора. Но дура, — смеялся Дохлый. — Мало друзей у личности, больше у наличности.

Надо сказать, Дохлый читал много, и что скопилось и отлежалось у него в голове — неизвестно. Спорить и состязаться с ним было одно удовольствие.

— Ты куда собираешься после школы? — неожиданно спросил Дохлый.

— Буду токарем. Или кузнецом. Он скривил губы: не впечатлило.

После девятого класса у нас была месячная производственная практика и я попросился, чтобы меня отправили на мясокомбинат в кузню. Мы с Вовкой Сулеймановым решили там поднакачать мышцы. На обед кузнецы приносили пельмени, колбасу. Они запирали двери, ставили на горн ведро с водой — когда вода закипала, сыпали туда из коробок пельмени и через несколько минут приглашали за стол. Ели мы хорошо, и все же молотобойцев из нас не получилось. Работы было немного. Ну, пару раз мы смотрели, как подковывают лошадь. И все. Бить молотом по раскаленному металлу оказалось непросто: здесь нужен был точный, но совсем не сильный удар.

— Ну чего вы лупите, как по врагам народа? — ворчал седовласый кузнец. — Мягче надо, точнее!

Тогда я решил перейти в мастерские. Там работал друг отца Митча, он сказал, что быстро сделает из меня токаря. Кузнецы отпустили меня с неохотой: я был легок на ногу и они частенько отправляли за поллитрой. Токарное дело я, действительно, освоил быстро. Митча давал заготовки, и я, как заправский токарь, обтачивал их. По окончании практики даже выписали премию, которую я потратил на ремонт велосипеда. Но больше всего радовался конусам, которые Митча выточил для велосипеда. Моя работа на мясокомбинате имела продолжение: после окончания школы, перед выпускными экзаменами, к директору пришел начальник отдела кадров и попросил направить меня работать в мастерские.

Сказав Федьке Дохлому, что хочу стать токарем, я лукавил. Когда задавали сочинение на тему «Кем бы я хотел стать», я написал, что хочу быть геологом. А на самом деле мне мерещилось летное училище, но я боялся спугнуть мечту.