Черный Иркут - [10]

Послушав наши с Катей монологи, она, раздумывая, побарабанила пальцами по столу и сказала, что лучше бы нам взять для постановки Владимира Маяковского. Например, его стихи о советском паспорте. Или Самуила Маршака. И с чувством прочитала несколько его строк, которых не было в школьной программе:

Мистер Твистер,

Бывший министр,

Мистер Твистер,

Делец и банкир,

Владелец заводов,

Газет, пароходов,

 Решил на досуге

Объехать мир.

Катя выслушала и сказала, что мы обязательно сыграем Маяковского. Тогда я подивился не только ее дипломатической дальновидности, но и умению в нужный момент не стоять перед Марией Андреевной столбом или сидеть пешкой. Мне даже показалось, что это был разговор взрослых, знающих себе цену женщин.

Дождавшись, когда Мария Андреевна уйдет, мы продолжили разучивать роли. Известно давно: совместное дело объединяет людей. Мы переписывались с Катей на уроках и даже начали ходить в кино, чтобы лучше, как она говорила, разбираться в игре актеров и поднимать наш уровень. Обычно ходили всем классом. За короткий срок посмотрели «Последний дюйм», «Балладу о солдате», «Два Федора». Особенно поразил фильм «Судьба человека». В основном ленты были про войну.

Белое полотно клуба открывало нам окно в иной мир. В зале гас свет, шум прекращался, пускали кинохронику, потом следовал небольшой перерыв. И начиналось главное: с экрана в зал ползли танки, под военные песни мчались домой эшелоны с солдатами. Буквально с первых кадров становилось понятно: вот наши, а вот приспособленцы, враги и проходимцы. И нам, в отличие от героев фильма, все было ясно — за кого болеть и чью принимать сторону. После просмотра хотелось тут же занять место солдата и бить из бронебойки по немецким танкам. Или посадить самолет, как это сделал мальчишка в «Последнем дюйме».

Помню, после картины «Судьба человека» кто-то из одноклассников похвастался:

— Я бы тоже выпил не закусывая, как Соколов, бутылку шнапса, чтобы доказать: мы всё пропьем, но Барабу не опозорим!

— Нашел чем доказывать, — усмехнулась Катя. — Соколов выпил, чтобы выжить, а не напиться.

Я тогда промолчал. Мама все время ругала отца за то, что он, когда их приглашали в гости, стеснялся и почти никогда не закусывал. Катя брала с собой в клуб и на репетиции бутерброды. Для нас такая щедрость была в новинку, и я отказывался от угощения. Я чувствовал: Кате нравится угощать, да ничего с собой поделать не мог. И все же было приятно, что она обо мне заботится. Мне она нравилась и без бутербродов: вот так сидеть рядом в клубе, затем вместе идти, разговаривать и не замечать времени и всего, что нас окружало. Я любил слушать ее рассуждения об очередном фильме. В игре актеров она находила то, мимо чего наше сознание пролетало даже не зацепившись. Мне запоминались события или, как сейчас говорят, экшен — она больше обращала внимание на слова, с какой интонацией и в какой момент они произнесены. «Откуда в ней это? — думал я, возвращаясь домой. — Смотрели один и тот же фильм. Она видела одно — мне запомнилось другое».

Как-то перед походом в клуб я намочил голову и зачесал волосы коком. Увидев меня с новой прической, Катя рассмеялась:

— Совсем как Жерар Филип!

О существовании Жерара Филипа я даже не подозревал и отложил себе в память: надо обязательно узнать, кто такой. В клуб и на репетиции Катя приходила в строгом черном костюме, который, я думаю, брала у матери, и в белой блузке. Этот наряд ей очень шел, и когда она появилась в нем первый раз, то я был ошарашен.

— Нравится? — улыбнувшись, спросила она.

— Не то слово! — выдохнул я. — Ты как из кинофильма.

По замыслу Кати финальный диалог главных героев должен был происходить на Лобном месте. И почти вся пьеса звучала в стихах. Она читала первые две строфы, я — последующие. Получалось даже очень неплохо.

В путь, друзья, еще не поздно новый мир искать.

Садитесь и отчаливайте смело… —

начинала она. Я тут же подхватывал:

…Средь волн бушующих; цель — на закат.

И далее туда, где тонут звезды.

А там, быть может, доплывем до Островов.

Здесь передо мной каждый раз возникала картина островов Любашка, Конский, что располагались в устье Иркута и где мы добывали уплывающие с лесозавода топляки. Доплыть до них, особенно когда река была на прибыли, было непросто: течение норовило снести в Ангару, а там, мы знали, могло запросто свести судорогой ноги.

Я частью стал всего, что мне встречалось;

Но встреча каждая — лишь арка, сквозь нее

Просвечивает незнакомый путь, чей горизонт

Отодвигается и тает в бесконечность…

Я читал очередное четверостишье, почему-то оно вызывало у меня тревогу: ну закончу я школу, а что дальше? Куда идти, что делать? Я пытался представить: кем стану и что такое для всех нас бесконечность?

…В былые дни меж небом и землею. Собой остались мы; сердца героев

Изношены годами и судьбою, —

продолжала Катя. А я произносил заключительные строки:

Но воля непреклонно нас зовет

Бороться и искать, найти и не сдаваться.

Последняя фраза была из кинокартины «Два капитана», на которую мы с Катей ходили несколько раз. Она отыскала весь текст стихотворения; позже я узнал, что оно принадлежит английскому поэту Теннисону. Для меня же самым важным было то, что главную героиню фильма тоже звали Катей.