Чёрный иней - [73]

Вот они — «бумаги», за которые Игнат отдал жизнь. Вот они! Он добыл их, вытряс, выцарапал, выдрал! Но эйфории не было, он слишком устал. «Ребята должны доделать остальное. А до «остального» ещё очень далеко. Соберись! И у тебя ещё море работы. Ты должен помочь группе, ну!..»

«Я готов», — сказал он себе спустя минуту и медленно выпрямился. Проверил пистолет, автоматы, пожалел, что нет гранат.

До метеостанции было рукой подать, каких-то метров семьдесят.

Он натянул верёвку и медленно двинулся ломаной дугой к притихшей в белых вихрях станции. Шагов через тридцать натолкнулся на присыпанную снегом воронку. Несколько секунд всматривался в кучу полуобгоревших досок и искорёженных, покрытых изморозью листов металла, в которых с трудом можно было узнать разрушенный взрывом дизель. «Наши, — догадался он, — здесь были наши... — Сердце обдало волной тепла, словно получил весточку от родных. — Не дали гансам пожировать... Молодцы! Теперь моя очередь. Сейчас...» — Тепло сразу схлынуло, зато пришла холодная решимость.

Обошёл воронку и после недолгой борьбы с ветром ткнулся плечом в обледенелую стену метеостанции. «Вот и причалил, слава тебе, Господи. Теперь надо аккуратно похозяйничать внутри... — Отвернулся от ветра, переводя дух. — Аккуратно».

Касаясь плечом ледяной стены, зашагал ко входу.

Дверь была заперта, и он начал быстро и прерывисто стучать. Удары его были намеренно сбивчивыми и слабыми, словно в двери колотил человек, обессиленный длительным блужданием в метели. Он знал, что в тамбуре непременно находится часовой, ожидающий двух посланцев. Ему сообщили о них по телефону. Успели до того, как он перерезал телефонный провод. И теперь он, Байда, должен был сыграть измотанного метелью... как его... Штоттеля?.. чтобы ему открыли.

— Откройте... это Штоттель, откройте... — застонал он, прижавшись к самой щели.

Изнутри послышался приглушенный голос:

— Кто здесь? Пароль? — в голосе часового была тревога, которая ощущалась даже сквозь дверь.

«Гансы напуганы. Плохо...»

— Скорее открывай, болван, это я — Штоттель... Откройте... — Он и дальше колотил в том же беспорядочном, слабеющем ритме, игнорируя вопросы часового. — Быстрее!

Скорее уловил, чем услышал бряцанье засова, отодвигаемого часовым. Дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, но он плечом расширил просвет, и, низко наклонив покрытую глубоким капюшоном голову, ввалился в тамбур. Дверь сразу закрылась, отрезав его от снежной свистопляски.

«Опоздал, голуба...» — подумал Байда, переступая через немца. Вытер нож о задубелую штанину и ощутил, как замёрзшее было тело вновь делается послушным, притупляются усталость и боль.

Полумрак тамбура не могла рассеять одна карбидная лампа. «Хреново им без дизеля, а?» Он машинально разминал обмороженные пальцы, поочерёдно отзывавшиеся болью, когда дверь в тамбур резко приоткрылась, и в проёме возник человек.

Это был фельдшер Фриц Гаевски. Минуты три назад он зашёл в ватерклозет, находившийся рядом с холодным тамбуром. Поскольку их разделяла лишь тонкая перегородка, Гаевски слышал какую-то возню и даже чей-то придушенный хрип. Это показалось ему подозрительным. После того, как красные головорезы спёрли его автомат и едва не выбили дух из него самого, он, оставшись без оружия, испытывал постоянную тревогу и страх. Насилу ему удалось выпросить у повара охотничий карабин, который он всегда и везде таскал с собой. Хотя его воспалённые глаза слезились, а голова была забинтована и болезненно гудела, он снял карабин с плеча и положил палец на спуск. Потом открыл дверь в тамбур.

Байда схватил карабин обеими руками за ствол и резким рывком втащил немца в тамбур. Рывок был таким сильным, что фельдшер полетел головой к двери. Палец его при этом ненароком дёрнулся, и полумрак тесного тамбура разрезала яркая вспышка выстрела.

— Б-б-будь ты неладен!

Байда всадил в фельдшера, который ещё не успел приземлиться, короткую очередь. «Скрытность накрылась. Жаль. Очень жаль, — повторил он и, резко бросив тело в коридор, наугад и, скорее по привычке, дав веером очередь, перечеркнув свинцом окружающее пространство. На противоположном конце вскрикнул кто-то тёмный и расплывчатый. — Это уже третий...»

Прислушался и, озадаченный тишиной, метнулся через коридор к противоположной стене. «Не может быть... Наверху никто не топал... — прижался ухом к двери рядом с собой, — здесь тоже тихо. — Не может быть». Всадил очередь, ударом ноги распахнул дверь и ворвался в комнату.

В комнате никого не было. На столе — раскиданы фотографии, какие-то склянки. На стене — барометр, справа, на стеллаже — рулоны карт. «Синоптики», — догадался Байда. Бросился назад.

«Затаились, гады. Это худшее, что могло быть. Зато выходит, что их немного...»

Следующая дверь. Очередь. Дым, щепки, темнота, грохот алюминиевых мисок, едва уловимый запах хлеба. Сухого, чёрствого, солдатского, но чужого. Он скорее угадывался, этот аромат хлеба, сквозь пороховую гарь: «Хлеб, он и у них хлеб...»

И здесь пусто... Хотел выйти, но чуткое ухо уловило в конце коридора скрип кого-то тяжёлого, заставивший прижаться спиной к внутренней стене. «Стой, где стоял. Там кто-то притаился за углом... В конце коридора обязательно должен быть угол...» Он не успел додумать эту мысль, как рядом ударила густая очередь. Пули с треском впивались в дерево, с визгом рикошетили в узкий коридорный проход. Байда услышал топот по крайней мере ещё двух немцев, спешивших на помощь своему камраду. — «Они по диагонали от меня, — пытался по звуку определить их позицию Байда. — Сейчас гранату кинут и... капец. Надо выбираться отсюда. Куда? Они втроём так коридор нафаршируют... Надо под их стену перебраться, тогда ещё повоюем...»