Чёрный иней - [75]
Он размеренно взмахивал палками, каждый раз во время толчка ощущая рывок верёвки, обмотанной вокруг талии. Вторым шёл старшина. Длинное скольжение не удавалось — мешала страховка. Но иначе было нельзя — метель не утихала.
«Может, немец от радости преувеличил? Тогда наоборот — «дерзкая вылазка в сложнейших метеоусловиях, быстротечное боестолкновение, героизм личного состава!», а здесь — пришли и «сдались». Второе. О каких бумагах шла речь? По всем законам радиосвязи в режиме передачи открытым текстом необходим кодовый сленг, и немцы всегда тщательно его придерживались. Сказал бы «груз» или какую-то белиберду — «филин прилетел»... Речь же идёт не о соленых огурцах — о важнейших вещах, из-за которых мы и отправились в такую даль, и они это прекрасно понимают. А тут открытым текстом, на всю Арктику — «техдокументация»! Вторая неувязочка... Может, они сделали это умышленно и даже демонстративно? Что же получается?! Под диктовку? Тогда кто на метеостанции? Ребус. Группа Чёрного? Больше некому».
«Итак, концы с концами не сходятся, два логических прокола за такой малый промежуток. Первое утверждение явно ложное. Второе? Возможны различные толкования. Но форма сообщения в эфире явно неподходяща. С какой целью? Навести на мысль, что метеостанция в наших руках... Если второе утверждение — истинно, тогда «бумаги» тоже наши. А если это «деза», рассчитанная именно на меня? Какого чёрта им понадобилось перетаскивать это добро с места на место? Может, они уже успели наложить в штаны и готовятся к эвакуации? Тогда — ближе к фиорду. Так что? Полдела сделано? Не слишком ли просто? Боя всё равно не избежать. Машину нужно брать по-любому. Ладно, на месте разберёмся!»
Они успели достичь намеченного рубежа и рассредоточиться раньше, чем из барака начали выскакивать белые фигуры. Немцы на ходу надевали лыжи и пытались поддерживать какое-то подобие строя.
Метель ещё не угомонилась, но ветер заметно ослабел. Видимость улучшилась. Ещё четверть часа, и всё должно утихнуть. Именно на это время и рассчитывал майор Гревер, посылая штурмовую группу на пост.
Гревер не сомневался, что пост захвачен вражескими десантниками.
Но он опоздал.
«Их всего десять, можно спокойно прицелиться».
Ткачук видел немного слева и позади себя Сиротина. Тот был наготове. Уложил пленного гауптмана лицом в снег, чтобы не вздумал орать. Но немец был тих и послушен. Справа, невидимые отсюда, затаились Джафар и Гаральд.
Вот она — цель! Сколько всего пережито на пути к ней, пора ставить точку. Никакого волнения Ткачук не испытывал, он был настоящий солдат — хладнокровный, сосредоточенный, расчётливый. Он знал, что победа достанется дорогой ценой, и все они были готовы платить самым дорогим, не чувствуя усталость, не замечая смерть, боясь только одного — упустить миг, когда надо спасти товарища, подстраховать, прикрыть...
Последние секунды тишины. А за ними... Взмах руки Щербо...
Бешено затарахтели автоматы.
В спину фашистам поддали жару Гаральд и Джафар.
Немцы даже не успели опомниться, залечь, — изумлённые лица, предсмертные конвульсии, агония.
Ткачук стремглав бросился к двери, перепрыгнув через несколько трупов. Его переполняла сдерживаемая ярость. Как можно быстрее выбраться из-под липкой снежной пелены навстречу безудержной жестокости рукопашного боя.
Он достиг ступеней, нарочно опередив Щерба, стараясь прикрыть собой от всех опасных сюрпризов, и уже преодолел три из шести ступенек, ведущих к двери, как тонкий треск автоматной очереди внезапно разорвал тишину.
За его спиной кто-то из немцев последним предсмертным усилием поднял автомат и нажал на курок...
Что-то тупое и ледяное ударило в спину, раздирая грудь, перехватывая дыхание. Почему-то слишком быстро полетели навстречу обледенелые ступени...
Джафар и Гаральд пытались прорваться через «кухонную» дверь. Здесь они наткнулись на неожиданный отпор. За их передвижением, видимо, следили из какого-то окошка-иллюминатора. Когда они рванули к двери, оттуда ударили очереди — прямо через дверь. Они не стали терять время на подавление сопротивления, отступили к слепому торцу и попробовали влезть в дом через окно на чердаке с помощью верёвки, как это пытался сделать Валеев полсуток тому. К сожалению, это требовало времени.
Резкой автоматной очередью Щербо уложил на лёд убийцу Ткачука. Вторую очередь всадил в дверь и бросился к другу. Помочь Ткачуку... Нет — мгновенная смерть. Ударом ноги выбил дверь и ворвался в коридор. Спиной ощущал позади Сиротина, теперь парнишка должен был прикрывать ему спину.
В коротком аппендиксе, где он оказался, никого не было, кроме судорожно скорчившегося у стены немца. Щербо всадил в умирающего врага короткую очередь. Поднялся почти в полный рост, заглянул за угол. Пригнулся, послал вдоль коридора длинную очередь. Где-то справа, совсем близко, услышал частую, беспорядочную стрельбу. «Внутри кто-то лупит. Кто? Байда?! Неужели вышло?.. Старшину задержал пулемёт у входа... А Джафар? Шмаляют справа, но это не он... Нужно туда, иначе они успеют дать «sos»! И «машинка» может накрыться... Вдвоём Байда с Валеевым не справятся... А мы?.. Не успеваем!»
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.