Черный Гиппократ - [76]

— Ты — чудо! — сказал он.

— Ты — гений! — сказала она и уточнила: — Мой…

Они шли, обнимаясь и целуясь. Шли медленно, освобождая друг друга от одежд… За ними по полу тянулась дорожка из этих одежд: туфли, юбка, блузка, его халат, дальше нежно поблескивал шелком бюстгальтер, потом трусики — микроскопические кружевные «рабочие» ее и белоснежные «выходные» его…

В операционную они входили уже обнаженные.

— У тебя здесь так интересно! — повела глазами Фаиночка.

Она была хороша, несмотря ни на какого возницу.

Иванов не мог оторвать от нее глаз:

— У тебя тоже интересно кое-где… — его рука шаловливо скользнула к ее лону.

Фаина не стыдилась своей наготы. И на операционную не очень-то смотрела. Фаиночка смотрела на Иванова, которого впервые видела обнаженным. Она не могла не признать — у Иванова была хорошая фигура. Он мог бы вполне составить компанию моделям на подиуме… Да, Бог щедро одарил его!.. Или все же Сатана?.. Такая мелькнула мысль.

— Ты так странно смотришь на меня, — отметил Иванов.

— Я хочу тебя…

— Я знаю. И я хочу тебя… поцеловать.

Она улыбнулась: такой старый трюк с этой паузой.

Кто бы не одарил его — Бог или Сатана, — Иванов был красив. Не то, что Куртизанов — рыхлый, потный, вонючий и невероятно нудный!..

Фаиночка оглянулась:

— А где писатель?

На том столе, где еще вчера лежало тело мужа Фаины, были, разбросаны сотенные купюры долларов.

— Ты хочешь знать правду? — Иванов прижал Фаиночку к себе; ее грудь, ее животик были горячие.

— Ты полагаешь, Иванов, правда ранит меня? — она насмешливо взглянула ему в глаза.

— Изволь, — усмехнулся Иванов. Куртизанов твой ныне как Господь Бог — всюду. А если точнее, то частью в земле, частью на мусорке, а частью поехал уже в Эстонию… А вот здесь, он указал на операционный стол, — твои денежки… А мы… приступим к операции?

— Я хочу тебя… — повторила очарованная Фаиночка. — Но давай сначала соберем деньги.

— Зачем? Я хочу тебя трахнуть на твоем гонораре… Разве в этом не новизна ощущений?..

Иванов уже раскладывал Фаиночку-красавицу на операционном столе. Тот в отличие от мраморного пола не подогревался изнутри и был довольно холодный.

Фаиночка вздрогнула:

— Ой, он холодный!..

— Ерунда, ты поймешь сейчас, что в этом есть особый шарм. Это будет операция по Иванову.

Фаиночка хохотнула. Она опять начала возбуждаться, и стол уже не казался ей таким холодным. Быть может, и огонь испытывает наслаждение, когда его гасит вода… А может, Фаиночке уже согревали спину доллары. Определенно, не могли не согревать… Она закинула ножки Иванову на ягодицы и с неожиданной силой «вжала» его в себя. Она уже наигралась, ей давно хотелось более серьезного действа, нежели африканские ритуальные танцы. И лавина, грозно пророкотав, всей своей необузданной мощью навалилась на Иванова, бутон, на мгновение раскрывшись, хищно поглотил пчелу, а когти львицы рвали Иванову спину…

Иванов, возлежащий на ней сверху, стонал от наслаждения.

Оперировать ему помогала опытная медсестра. Неусыпным оком она следила, чтобы инструмент был в порядке…

Владимир Нестеров, улучив минутку, заглянул в палату к Перевезенцеву. Видно было невооруженным глазом, что того так и разбирало любопытство:

— Ну, что там, Володя? Как прошло? — полушепотом задавал вопросы Алексей. — Я все жду, жду, а ты не идешь…

Нестеров присел рядом на табурет:

— Я бы не сказал, что мероприятие прошло на все сто. Главное — паровоз сдвинулся с места. И мое ночное приключение можно назвать рекогносцировкой.

— Тебя не застукали? Я слышал какой-то шум…

— Блох едва не застукал… Видел бы ты его… с деревянным молотком! Но все обошлось, слава Богу!

— А кто пел?

Нестеров улыбнулся:

— Я и пел. Надо же было как-то замаскироваться!

Глаза Алексея стали насмешливыми:

— Да, тебя не назовешь бельканто!..

Нестеров обиделся:

— Нет, я могу лучше. У меня, между прочим, неплохой голос. А ночью я намеренно врал, чтобы убедительней выглядело.

— Хорошо, хорошо, уговорил, — поднял руки вверх Алексей. — Ты — почти Паворотти!.. Но давай о деле: удалось что-нибудь выяснить?

Владимир пожал плечами:

— Прямых улик пока что нет. Но мне ведь и не удалось приступить к вскрытию — Блох помешал. Я понял, что они меня ищут. И вынужден был вернуться… Зато теперь я хорошо ориентируюсь «на местности». Приловчился к отмычкам твоим — даже быстро получается… А главное — я нашел труп Марины Сеньковой. И ее еще не вскрывали — по всем признакам. На теле только послеоперационные швы. Правда грубые — я так понимаю, что зашивали ее уже умершую, наспех…

— Когда взяли все, что хотели?

— Да… Но есть и еще косвенная улика. Труп совсем молоденькой девушки… — лицо Нестерова омрачилось. — Разрез там один мне не понравился — в области сердца…

— Что ж тут необычного, — удивился Перевезенцев. — Может, ножевое ранение…

— Нет, Леша. На шее — странгуляционная борозда.

— Ага. Понятно, — вскинул брови Алексей. — Что же за разрез такой? Может какая-то спорная ситуация? Экспертиза какая-нибудь экстренная?

Нестеров опять пожал плечами:

— Странный разрез. Наводит на мысли о том, что у девушки взято, изъято… или как там еще?.. похищено, отнято сердце. Возникает вопрос — когда? До повешения или после? Возникает как будто и ответ: мертвое сердце — после повешения — никому не нужно. Разве что каннибалу… Или для исследований каких-нибудь? Непонятно.