«Чёрный эшелон» - [21]

Поодаль за кругом слышался стук молотков. У открытых настежь громадных полукруглых ворот стоял паровоз с высоко расположенным котлом и короткой трубой. Раздавались гортанные голоса. Это немецкая бригада готовилась в рейс. Промывальщики с длинными рукавами бродили по площадке, а из люков бежала вода, била по колесам, заливала раму и темную от мазута землю. Ноздри Павла защекотал сладковатый, неприятно-чужой запах сигареты, и он невольно поморщился.

Вновь его охватила тревога. Не эти ли поведут «черный эшелон». Нет, навряд ли. Немецким бригадам и без того много работы, их не хватает: днем и ночью идут на Восток военные эшелоны. Полищук стиснул кулаки-там, впереди, Москва… Ну ничего, не взять гадам столицы. Из проходящих здесь эшелонов не каждый доходит до места назначения, не зря колдуют у паровозов да под вагонами наши слесаря, осмотрщики… У Красной Армии есть и еще помощники в тылу у гитлеровских банд!.. И он, Павел Полищук, гордится тем, что принадлежит к ним. Вот если бы эти мордастые охранники в касках чуть не до подбородка знали, с какими мыслями проходит мимо них молодой «полицай»!..

Курбанов и Алехин, сидя на холодном рельсе, колдовали у колеса, негромко переговаривались. О главном они молчали, хотя обоих томила неизвестность… Вот уже несколько дней как они выходят на работу в депо, но в рейс их не отправляют, держат в подсобниках. Печкур не дает им никаких заданий, строго-настрого запретил проявлять «самодеятельность». Для конспирации даже ушли из его дома, переселились в бывшее общежитие, к Алехину. Ждать, ждать — вот что им приказано…

Несколько раз за эти дни появлялся Клецке. Вроде просто прохаживался, но ребята заметили, что он приглядывается к ним. И вместо того, чтобы пришибить этого гадкого, хитроглазого, вылощенного врага, они должны работать на него, на всю эту проклятую гитлеровскую машину…

Затягивая на ободе колеса гайки, они не заметили как над их головами выросла фигура Полищука. Павел стоял и смотрел на согнутые спины друзей, раздумывая, как лучше приступить к делу. Потом, решив, что дипломатия неуместна, когда речь идет о безоговорочном приказе, негромко сказал:

— Подъем, ребята!

Курбанов и Алехин, как по команде, вскинули на него глаза, торопливо поднялись.

— Отойдем в сторону.

Вслед им, уходившим в глубь цеха вместе с полицаем, с ненавистью глядели старики-рабочие, понятия не имевшие, что за птица на самом деле бывший помощник мастера.

— Пулат, Борис! Вы сейчас пойдете к Клецке и заявите, что Иван Иванович — связан с большевистским подпольем, что видели у него листовки, но боялись донести, а теперь решились…

Полищук не успел договорить, как Курбанов вцепился ему в ворот мундира и рванул так, что затрещали швы и, звякнув о цементный пол, отлетела и покатилась пуговица.

— Убью, шакал!..

— Да погоди ты, погоди… Полищук даже побагровел, силясь оторвать от себя Пулата. — Уфф, вот вцепился, горячка! Погоди убивать, выслушай сперва, голова садовая.

И глядя в упор на ошеломленных друзей, Полищук кратко рассказал о событиях прошедшего дня, и о том, как, сменившись с ночного дежурства, сел на мотоцикл и долетел до того перегона, где находились ничего не ведавшие Печкур с Мейером.

— Я понимаю ребята… У меня самого язык бы не повернулся. Но другого выхода ж нет. Нужно спасти отряд, отомстить за Веру Ивановну: она мне вторая мать была.

— А мне?.. — сдавленным голосом произнес Курбанов и горестно покачал головой.

Алехин молчал, но по его бугристым, словно из камня высеченным скулам ходили желваки.

— Ну, хоп, — выдавил наконец Пулат. — А как же Иван Иванович, что с ним будет?..

— Об этом не беспокойся, друже, — подмигнул Павел. — Я сам его до поворота довез и ссадил где надо, понял?..

Постояли, помолчали, потом Курбанов решительно одернул комбинезон.

— Идем, Борис, воевать будем.

НОЧНОЙ РЕЙС

Смеркалось… По железнодорожному полотну гуськом пробегали солдаты, цепляясь оружием, лезли в вагоны. Небо освещал серебристый луч прожектора. В голове «черного эшелона» шипел паровоз. Из будки вылетали куски тлеющего шлака и, сея в темноте искры, падали на насыпь. Бригада, готовясь к ночному рейсу, чистила топку. К составу подъехал черный «мерседес», резко повернулся у паровоза, встал. Вышел Вольф в полевой форме, поднявшись по ступенькам, заглянул в будку машиниста. Вскоре оттуда донеслись какие-то крики. Клецке, вобрав в плечи голову, поднялся из-за столика, на котором тускло горела лампочка под черным козырьком, вышел под набрякшее, хмурое небо. Он с трудом овладел собой, нервы были натянуты, как струны. Смерть подпольщицы Печкур, так ничего не сказавшей, внезапное бегство ее брата, ранение инженера Мейера, которого Печкур оглушил чем-то тяжелым — все это выбило Клецке из колеи. Но он сумел оправиться. Нужно идти ва-банк. На карту поставлено все. У него оставался последний козырь, и им он собирался нанести противнику сокрушительный удар…

Клецке, сосредоточенно сбивая пепел с сигары, смотрел, как Вольф выталкивает из будки машиниста и помощника.

Потом, не глядя на Вольфа, процедил:

— Зачем вы сняли их с локомотива? Пусть вы отвечаете за военную сторону операции, но за остальное отвечаю я.