Черные розы - [57]

Шрифт
Интервал

Доктор Гулам доложил историю болезни Азиз-хана и принятые им меры.

Слушая коллегу, Фахрулла вглядывался в мертвенно-бледное лицо больного, в его жаждущие жизни глаза.

Окончив осмотр, он тяжело вздохнул и повернулся к Казыми.

— Инфаркт, и притом в тяжелой форме… Правильно сделали, что уложили больного. — Он встал. — Где можно помыть руки?

— Сейчас, саиб, — ответил Гулам и вышел в зал.

Вскоре он возвратился. Вслед за ним шла Гюльшан, сопровождаемая служанкой, которая несла лаган — легкий позолоченный тазик с широкими плоскими краями — и кувшин с теплой водой. Полотенце и мыло несла сама дочь хана.

Гюльшан подошла к Фахрулле и протянула ему мыло. Служанка поставила перед врачом тазик, наклонила кувшин.

— За отцом, дочка, следить надо, — ласково заговорил Фахрулла, принимая из рук Гюльшан мыло. — Ему нужны полный покой и абсолютная тишина. Поворачиваться нельзя, лежать только на спине. Давать легкую пищу.

— А намаз? Как же намаз! — воскликнул мулла Башир.

— За хана молиться будете вы, мулла-саиб, — ответил профессор.

Мулла покраснел. Фахрулла заметил это и с улыбкой добавил:

— Предупреждаю, мулла-саиб: если хан последует вашему совету, он угодит на тот свет…

Мулла Башир поднял руки:

— Нет, нет… хану-саибу еще надо жить. У него столько еще неосуществленных желаний!

— Что верно, то верно. Все мы жаждем взять от жизни все, что можем, пока не наступит конец… Итак, хану-саибу нужен абсолютный душевный покой…

Служанка поставила тазик возле Казыми. Тот вымыл руки и, возвращая полотенце Гюльшан, погрузил свой взгляд в ее лучистые черные глаза. «Мулла Башир прав, — подумала дочь хана, поймав на себе этот взгляд, — надо воспользоваться этим знакомством и разбить все надежды Амаль!»

— Доктор-саиб, у вас своя контора или вы служите в лазарете? — неожиданно обратился мулла Башир к профессору.

Фахрулла улыбнулся и подумал: «Очевидно, он считает, что врач и купец одно и то же».

— Я работаю в Алиабадской больнице, — ответил он.

Муллу Башира словно ударило током. Вздрогнул и Азиз-хан.

— Значит, дочь садовника Саида у вас?

— Дочь садовника Саида? Не помню такой, — решил из предосторожности скрыть правду Фахрулла.

Мулла Башир взглянул на доктора Гулама, затем на Азиз-хана.

— Выходит, нас обманули, и девушку увезли бог знает куда? Ведь она лишена зрения, ничего не видит… Ее могут просто украсть…

Фахрулла заметил, что этот разговор волнует больного и предложил:

— Пойдемте в зал… Я не хочу, чтобы хан-саиб тревожился. — Он встал и этим заставил подняться и муллу Башира.

И как только они вышли в зал, мулла Башир, возмущенно и горячо жестикулируя, принялся высказывать кабульцам все свои обиды.

— Саиб, — говорил он, обращаясь чаще всего к профессору, — вы человек нашего поколения и должны быть умней, чем современная образованная молодежь, должны понимать мои тревоги глубже, чем те, кто заботы о голодранцах ставит выше собственного благополучия. Вот хотя бы наш учитель Наджиб… Он помог Саиду отправить дочь в Кабул и уверяет, что она там, в Алиабадской больнице… Допустим, что это правда и что там с помощью аллаха совершится чудо, врачи вернут ей зрение. — Он запнулся и, быстро передохнув, продолжал: — Но что ей даст зрение? Хлеб? Разве оно вернет ей богатство Азиз-хана, от которого она отказалась? Или она будет сыта, глядя на своего Надира? Чтобы жить, нужны деньги! А их у ее отца столько, сколько у старой вдовы женихов…

Фахрулла и Казыми обменялись улыбками.

— Дорогих гостей ждет обед! — пригласила Гюльшан, открыв дверь. Спрятав нижнюю часть лица под чадрой, она сдержанно добавила: — Хан просит оказать честь нашему столу!

— А вред от этого дела очень, очень большой, — продолжал мулла Башир, не обращая внимания на приглашение. — Возвращение зрения Амаль поколеблет устои ислама, веру людей в аллаха! Весь Лагман встревожен, волнуется. Люди потеряли покой. Мир словно вывернулся наизнанку. Люди уже не страшатся ни гнева аллаха, ни топора палача.

— Значит, люди стали более смелыми? Это не так уж плохо! — с улыбкой заметил Фахрулла и, обняв муллу Башира за плечи, добавил: — Мулла-саиб, у нас в Кабуле много дел… Продолжим наш разговор в другой раз… А сейчас нам пора попрощаться с хозяином.

Вернувшись на террасу, врачи замерли у порога. Середина ковра покрыта разрисованной ярким орнаментом скатертью. На ней стояли огромные блюда с пловом и «ханским» рисом, жареные цыплята и разные маринады, пиалы с простоквашей и постоянный спутник стола афганцев — зеленый лук в окружении множества пряностей.

Фахрулла взглянул на свои часы и вопросительно посмотрел на доктора Казыми; тот в ответ пожал плечами.

— Господа, вы же афганцы! — воскликнул Азиз-хан. — Отвернуться от хлеба хозяина — значит… Не делайте меня вашим кровником…

— Ну что же, — повернулся Фахрулла к своему коллеге, — откушаем ханского плова? Бисмиллах!

Все уселись за еду. Мулла Башир задержал взгляд на профессоре.

— Вера в аллаха — фундамент жизни, и мы, священники, — стражи его. Без нас этот фундамент быстро разрушится, — сказал он.

— И вы останетесь не у дел… — шутя, вставил Фахрулла.

— Совершенно верно, — согласился мулла Башир, не уловив насмешки.


Еще от автора Сахиб Джамал
Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Рекомендуем почитать
Другой барабанщик

Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.


Клуб для джентльменов

«Клуб для джентльменов». Элитный стриптиз-клуб. «Театр жизни», в котором снова и снова разыгрываются трагикомические спектакли. Немолодой неудачник, некогда бывший членом популярной попсовой группы, пытается сделать журналистскую карьеру… Белокурая «королева клуба» норовит выбиться в супермодели и таскается по весьма экстравагантным кастингам… А помешанный на современном театре психопат страдает от любви-ненависти к скучающей супруге владельца клуба… Весь мир — театр, и люди в нем — актеры. А может, весь мир — балаган, и люди в нем — марионетки? Но кто же тогда кукловод?



Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.