Черные розы - [34]

— Ну, чем вы утешите нас? — спросил от появившегося во дворе лекаря.

Гулам в раздумье посмотрел на друга, потом перевел взгляд на Саида.

— Я уже говорил вам и сотни раз буду повторять все то же. Жизнь ее подтачивает тоска. И мне ли, лекарю, раскрывать ее душу вам, ее отцу?

Наджиб-саиб понимающе кивнул головой. Саид растерянно моргал глазами.

— Бессердечный вы человек! — с упреком в голосе обратился к нему Наджиб-саиб. — Видимо, никто вас никогда не любил и вы не знали радости человеческих чувств!

Саид закусил от боли губы. Его черные, жгучие глаза яростно блеснули. Он раскрыл рот, жадно глотнул воздух и неожиданно возбужденно заговорил:

— Нет, я не бессердечный!.. И о любви, о человеческих чувствах, саиб, понимаю, пожалуй, не меньше, чем вы, образованные люди! Я не богач и знаю цену чувств, о которых вы говорите! Целовать женщину приятно, гораздо труднее дать ей счастье. Настоящая любовь не тускнеет, словно блеск медного самовара. Нет, она, как луна, блестит во веки веков!..

Наджиб и Гулам со вниманием слушали горячую речь садовника.

— Аллах, — продолжал Саид, сверкая глазами и вскидывая голову, — и небо свидетель тому, что я женился по любви! Прошло уже десять лет… — голос его дрогнул, — я все еще верен ее праху… Так вам ли обвинять меня в бессердечности? Вы говорите о человеческих чувствах… А подумали вы о том, что может дать нищему кочевнику бедная слепая девушка? Как может она быть его женой, стать матерью его детей?.. Брак двух несчастных ничего и не принесет, кроме несчастья! А у хана она не будет знать ни забот, ни горя!

— Ты так думаешь? — сухо спросил Наджиб-саиб.

— Друг мой, ты заблуждаешься, — тихо шепнул Саиду Гулам.

Саид переводил глаза с одного на другого. Оба против него!

Наджиб-саиб не дал ему опомниться.

— О ты, отец Амаль! — заговорил он, понизив голос. — Ответь мне, ради аллаха, честно и не кривя душою, разве ты согласен отдать дочь Азиз-хану?

Саид замялся.

— Ну, если у тебя не хватает мужества сказать «нет», то позволь мне ответить за тебя!.. Ты сам понимаешь, что Амаль ему не пара. Ведь хан на полвека старше… Конечно, — продолжал, подумав, учитель, — хана не смущает ни возраст, ни положение Амаль. У хана ей будет неплохо. Она не будет нуждаться в хлебе. Но ведь она частица твоего сердца. Неужели же тебе, отцу, безразлично душевное состояние дочери? Неужели ты можешь спокойно смотреть, как твоя дочь будет медленно умирать в шелковых нарядах, купленных ей ханом? Да тебя проклянут за это! Скажут, за ханские объедки продал и свою честь и собственную дочь. И будут правы!

Наджиб говорил и не сводил глаз с садовника. Губы старика беззвучно шевелились, словно моля о пощаде. «Пожалейте меня, — будто говорили они. — Я не враг счастья своей дочери, единственной и последней!»

Но Наджиб безжалостно продолжал:

— Ты живешь в этом доме более тридцати лет, и сам видишь, как все в доме грызутся между собою, ждут не дождутся смерти хозяина, чтобы поделить его богатства и жить, как им заблагорассудится. Кому тогда понадобится твоя Амаль? Да Гюльшан из мести за Надира сотрет ее с лица земли…

— Мулла Башир — божественный человек. А он тоже одобряет этот брак, — робко возразил Саид.

— Мулла Башир! Тебе ли не знать его? — Учитель взял Саида за плечо, притянул поближе к себе. — Пойми, что любовь Надира — это клад, которому нет цены. Как горный источник, она свежа и прозрачна. А ты собственной рукой хочешь разбить чашу их чистой любви, и Амаль умрет. Понимаешь ли ты это?

Саиду стало душно. И сердцем и разумом он чувствовал и догадывался, что учитель говорит истину. Юный кочевник — живое олицетворение бескорыстной любви. Но как найти в себе мужество сказать Азиз-хану «нет»?

— Гулам-саиб, клянусь небом и землей, — повернулся Наджиб к лекарю. — Если бы я имел дочь в сто раз красивее Амаль, и тогда, ни на минуту не задумываясь, отдал бы ее Надиру, а не какому-нибудь наследному принцу.

— Да, да, — согласился лекарь. — Таким парням, как сын Биби, нет цены… Они смеются над самой смертью. Да Надир и никому не уступит Амаль. Он добьется своего даже ценою жизни!

Оказавшись невольной слушательницей разговора отца с Наджиб-саибом, Амаль была на седьмом небе от счастья. Ее Надир имеет верных сторонников, а это уже половина победы! Но где же это он сам запропастился? И почему вот уже третий день не слышно его песен? Непонятно и поведение Биби — даже ни словом не обмолвилась о Надире! «Мой заботливый, мой хороший друг! Как я счастлива, что ты поселился в моем сердце, всей душой полюбила тебя! Но где же ты, мой любимый! — мысленно обращалась она к своему возлюбленному. — Аллах, хоть бы скорее пришла Биби! Теперь буду есть все, что она приносит, — пообещала она самой себе. — Надо набираться сил, скорей поправиться. Кто знает — может, придется еще бежать с ним! Надо во что бы то ни стало стать на ноги».

Амаль поднялась и, опираясь руками о стену, попыталась ходить. Но, сделав несколько шагов, остановилась. Послышались чьи-то шаги. «Это он, — забилось в волнении ее сердце. Вокруг опять стало тихо, и никто не появлялся. — О аллах, осчастливь меня еще раз блаженными минутами! Дай ему отвагу, пусть он прибежит сюда. О небо, сделай это для меня, я очень прошу тебя!»