Черные розы - [32]

Шрифт
Интервал

— Что ты хочешь спросить?

— Саиб, что такое лазарет?

— Дом, где лечат больных.

Надир выпрямился.

— Скажите, саиб, там могут возвратить зрение?

— Ну конечно…

Мать учителя косо взглянула на сына и повернулась к Надиру.

— Не слушай его, мальчик мой, — спасение Амаль в руках аллаха!

Наджиб нахмурил брови, но, не желая обидеть мать, промолчал. Потом снова повернулся к Надиру.

— Только врачи могут помочь Амаль, — проговорил он, не глядя на мать. — Скажу тебе от всего сердца: Саиду надо увезти свою дочь из Лагмана. Ей нельзя здесь оставаться, она не вынесет натиска Азиз-хана…

— Увезти, увезти, — гневно сверкнула глазами на сына старуха. — Ты прожужжал этим все уши! Думаешь, для Саида это так просто? Как будто Амаль — яблоко, положил в карман и унес незаметно?!

— Нет, мама, я так не думаю, — спокойно возразил сын и добавил: — А тебе не следует так кричать…

Мать поднялась и покинула комнату. Допив свой чай, Наджиб взял из рук жены чилим и несколько раз затянулся.

— Почему ее надо увезти? — обратился он к Надиру, успокоившись. — Потому что Амаль не выносит Азиз-хана. Почти каждый день приходит он вместе с врачом и уговаривает ее перейти в его дом. Если Амаль будет в больнице, его не пустят в женскую половину. Да Кабул не Лагман, там профессора — люди, знающие свое дело. Есть там и русские врачи. А они уже не одну сотню слепых осчастливили, вернув им зрение.

Надир слушал учителя с сильно бьющимся сердцем. «Наджиб-саиб, конечно, все знает, он учитель! — думал он, и вдруг его неожиданно осенила мысль: — А что, если попробовать отыскать ту добрую женщину-врача, которая была в лагере?»

Луч надежды проник в его душу, и ему захотелось, не теряя времени, начать свои поиски.

— Я пойду, саиб, — сказал он поспешно и, не дожидаясь ответа хозяина, встал.

— Куда ты спешишь? Уж не задумал ли бежать в Кабул, к русским врачам? — улыбнулся Наджиб-саиб. Надир смущенно опустил голову. — Сегодня я навещу Амаль, — продолжал учитель. — А ты приходи вечером к ужину, и я расскажу, как она себя чувствует. Хорошо?

— Хорошо, саиб! — ответил Надир и, прижав руку к сердцу, добавил: — Мир и тысячи лет вам жизни, саиб!


На рассвете Надир посвятил мать в свои замыслы. Получив ее благословение, он взял немного денег на дорогу и с фотографией — подарком Саадат-ханум за пазухой покинул Лагман. Стремительный шаг его был направлен в Кабул — город, где живет сам падишах Афганистана, где чуть ли не на каждом шагу попадаются врачи, которые возвратят Амаль зрение! Тогда уж не подействуют на Саида назидания муллы Башира, что счастье его дочери в руках Азиз-хана и предложение идет от аллаха, отказать хану значит идти против воли всевышнего и обречь себя на вечные муки ада! Нет, у Саида непременно смягчится душа. Ведь Амаль его единственная дочь!

С полной верой в удачу Надир шагал в столицу, которую совсем не знал.

В Кабул, только в Кабул!
Лишь в Кабуле спасение милой найти!
Чтобы ветра быстрее до цели дойти,
Ласточкой буду лететь я в пути, —

звенел его голос.

СЧАСТЬЕ НА СТОРОНЕ СМЕЛЫХ

На просторной террасе, где любил сидеть Азиз-хан, царила прохлада. Огромные виноградные ветви с широкими лапчатыми листьями закрывали ее от лучей солнца, и лишь блики играли на широком персидском ковре, устилавшем пол. Между колоннами стояли изящные увлажнители, выписанные ханом из-за границы. Тонкой струей выбивалась из них вода, обрызгивая цветы и листья. Канарейки в позолоченных клетках, радуя хозяина, рассыпались друг перед другом в восторженных трелях.

Азиз-хан и мулла Башир в непринужденных позах сидели на матрасиках, покрытых зеленым плюшем. Тут же у порога, подогнув под себя ноги и не зная, куда деваться от смущения, расположился Саид.

Молодой слуга подавал господам чай, приносил еду, раздувал уголек в головке кальяна.

Такого чая, которым угощал Саида Азиз-хан, он никогда не пил. По аромату, вкусу и цвету ему не было равного в Лагмане. Чай этот заваривали по букету, придуманному самим ханом. Туда входило несколько сортов чая: цейлонский, индийский, китайский, персидский. Неторопливо глотая густо-янтарный напиток, Азиз-хан время от времени бросал острый взгляд на своего садовника: «Неужели ты не понимаешь, — думал он, — что со мной тебе не тягаться? Ведь сомну я тебя, как коршун цыпленка!»

Азиз-хан показывал мулле орнамент на потолке террасы, восхищался работой гератских умельцев. Саид молчал. Он вслед за хозяином поднимал глаза на потолок, но перед ним все краски смешивались, а круги и квадратики орнаментов сливались в нечто неопределенное. Ему было не до потолка. Амаль больна, слезы не просыхают у нее на лице, а хан и мулла уговаривают его готовиться к свадьбе!

По знаку хозяина слуга поставил перед Саидом новую чашку ароматного, крепкого чая, отошел и, скрестив руки у пояса, встал у порога и замер.

— Чай остынет, Саид, пей, брат мой, и решайся… — проговорил хан ласково.

— Чего ему решать? — вмешался мулла. — За него решил сам аллах! Не так ли, Саид?

— Кажется, так, саиб…

— Не кажется, а совершенно верно. Пусть дочь сопротивляется, она женщина, неразумное существо, с нею надо считаться не больше, чем с маленьким ребенком.


Еще от автора Сахиб Джамал
Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Рекомендуем почитать
Другой барабанщик

Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.


Клуб для джентльменов

«Клуб для джентльменов». Элитный стриптиз-клуб. «Театр жизни», в котором снова и снова разыгрываются трагикомические спектакли. Немолодой неудачник, некогда бывший членом популярной попсовой группы, пытается сделать журналистскую карьеру… Белокурая «королева клуба» норовит выбиться в супермодели и таскается по весьма экстравагантным кастингам… А помешанный на современном театре психопат страдает от любви-ненависти к скучающей супруге владельца клуба… Весь мир — театр, и люди в нем — актеры. А может, весь мир — балаган, и люди в нем — марионетки? Но кто же тогда кукловод?



Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.