Черные розы - [30]

— Что случилось, говори? — закричал Надир, заметив ее состояние. — Неужели назначена свадьба?

Биби с печальной улыбкой покачала головой.

— Глупенький ты мой мальчик! Она не встает с постели, какая же свадьба.

— А почему же ты так смотришь на меня? Уж не умирает ли она?

Глаза матери наполнились слезами.

— Скажи, — схватив мать за руки и глядя ей в глаза, жарко заговорил Надир. — Скажи, как нам ее спасти? Надо вырвать ее оттуда. Давай увезем ее далеко-далеко в горы… Чтобы ни хан и ни один дьявол не мог нас найти! — И он стремительно поднялся с земли.

Мать в ужасе обняла его ногу.

— Сынок, не безумствуй… Хан узнал, что Гюльшан любит тебя, и теперь он вдвойне зол. Тебе нельзя у нас показываться. Погубишь и себя и Амаль. Успокойся. Она ни за что не пойдет за хана. Она любит только тебя!

— Любит! — воскликнул Надир, снова садясь на землю.

— Да, да, сынок, любит… Уж сколько раз хан приходил к ней с лекарем. Даже подослал Гюльшан, чтобы уговорить ее перейти к ней в спальню: там, дескать, будет лучше. Но Амаль непреклонна. Так что ты успокойся, мой мальчик… Ты один в ее сердце, в ее мыслях…

— А Саид? Неужели ему не жаль своей дочери? Ведь она же погибнет!

— Ох, сынок!.. — вздохнула Биби. — Что может сделать Саид? Старик совсем потерял голову. Он сам спрашивает у меня совета, как ему быть. «Если бы не ее слепота, — сказал он мне, — я, не задумываясь, благословил бы ее брак с Надиром».

— Может, пойти к Наджиб-саибу, он поможет нам?..

Мать испуганно глядела в горящие черные глаза сына. Успокоив Надира, как умела, и пообещав сделать для Амаль все, что будет в ее силах, Биби, обеспокоенная душой, поднялась.

— Пойду, сынок, уже поздно…

— Посиди еще немного, мама…

— Не могу, да и Амаль не заснет, пока я не приду. Все ждет твоих песен…

— Ах так! — обрадованно вскрикнул Надир. — Тогда идем скорей, я провожу тебя.

«Ах, дети, дети! — с умилением и огорчением глядя на сына, думала мать. — Сколько бы матери ни заботились, как бы ни любили вас, все же избранницы вам дороже».

— Ну что ж, пошли… — тяжело вздохнула она.

Надир проводил мать до ворот.

— Жди меня в четверг на рассвете. — И, загибая на руках пальцы, сосчитала: — Через четыре дня. А сейчас отправляйся спать в мечеть.

— Я буду очень-очень ждать тебя, мама. А Амаль скажи, я теперь каждый день буду петь для нее…

Мать хотела возразить, но промолчала. «Пусть поет, — подумала она. — Пусть облегчит свою душу. Глядишь, и Амаль отойдет от своих горьких мыслей». Она обняла Надира и поцеловала.

Когда Надир пришел в мечеть, там уже все спали. Он тоже лег, но сон не шел к нему. «Любит, любит! — радостно повторял он про себя. — Амаль хочет слышать мой голос, мою флейту. О боже, неужели приближается день моего счастья?! — И вдруг тревога защемила сердце. — Амаль тяжело больна. Азиз-хан собирался переселить ее к Гюльшан. Чем же все это кончится? Нет, нет… Они отравят ее. Гюльшан сживет ее со свету!»

Эти мысли так подействовали на Надира, что он уже не смог больше спокойно лежать. Юноша выбежал из мечети на пустынную, спящую улицу и почти до самого утра бродил по Лагману. Как ни хотелось ему забыться в песне, боязнь разбудить людей замораживала язык. И только под утро, когда вопль муэдзина начал звать правоверных к молитве, он дал, наконец, волю своему желанию.

Весело кружатся звезды на небе.

Ангелы с ними ведут хоровод.

Я же тоскую все дни и все ночи —

Сердце к любимой зовет!..

— Какой бессердечный Саид! — вслушиваясь в песню, толковали между собой жители Лагмана, от всей души сочувствовавшие Надиру.

— Неужели для слепой дочери он найдет лучшего парня?!

— Наверное, соблазняют богатства хана.

— Упрямец! Как он не понимает, что она может умереть от тоски и горя? Сыграли бы скорей свадьбу, да и дело с концом!

Такие разговоры велись на крышах домов, и на открытых террасах, и за высокими заборами садов.

А под утро следующей ночи лагманцы опять услышали голос несчастного певца, рыдания его флейты. На этот раз он не бродил по улицам, а пел, сидя на самой высокой ветке чинары. Он видел оттуда гранатовую рощу сада Азиз-хана, а за ней — лачугу Саида. Опьяненный песней и звуками флейты, он вглядывался в глубину сада и видел там только одно — образ своей Лейли — Амаль.

В то же утро мулла Башир заявил в мечети, что сын Биби окончательно рехнулся. Он пустился в дьявольское состязание с муэдзином, мешая ему призывать правоверных к молитве.

— Разве в такой торжественный час, когда правоверные предстают пред аллахом, человек в здравом уме может залезть на дерево и петь о любви? — говорил Башир.

Сын Биби мало беспокоился о том, что говорил о нем мулла. Тревога и тоска по Амаль сделали его равнодушным «ко всему. Он думал только о свидании с ней и решил тайком проникнуть в сад. Он увидит Амаль и уговорит ее убежать с ним в горы. Что ему теперь угроза хана убить его или тяжкое наказание по шариату? Ведь он знал: Амаль любит его и презирает хана. Надо подговорить Саида и всем вместе уйти в горы, а оттуда в Индию!

Рано утром, пока люди еще спали сладким утренним сном, Надир пробрался в дальнюю часть сада и по-кошачьи вскарабкался на один из тополей, растущих вдоль ограды. Ухватившись за прочный сук, он раскачался и прыгнул на забор, а затем спустился в сад. Надир стремительно пробежал аллею, остановился возле хибарки Саида. Оглянулся и нырнул в кустарник. Там он залег в ожидании удобного случая, чтобы проникнуть в лачугу. Не спуская глаз с дверей, он долго отсчитывал мучительные минуты. Никого! Даже конюх Дивана не вертелся, как обычно, возле своей конюшни.