Черные розы - [27]

— Ах вот как! — воскликнула пораженная Гюльшан.

— Да, так! — уже более спокойно ответила Амаль. — Вы сами понимаете, что в моем положении нельзя выходить замуж, — попыталась смягчить она свою резкость.

— Ой, лукавишь! — крикнула Гюльшан.

— Зачем же так говорить, ханум! — стараясь сохранить хладнокровие, возразила Амаль. Она помолчала, а потом тихо спросила: — А Биби, неужели и ее прогнали?

— Нет, мой отец справедлив и милосерден. Он пока не лишил ее работы.

«Еще бы, летом вам нужны рабы», — подумала Амаль.

— Завтра день твоего рождения, не правда ли? — продолжала Гюльшан.

— Скажи — день моего несчастья!

— Не говори так. Ты счастливей меня. В честь этого события хан приказал угостить тебя сладостями. Я просто завидую! Старик готов нас бросить и все свое состояние отдать тебе, — тараторила Гюльшан.

Она была раздосадована, что ни обморока и ни истерики с Амаль не случилось. Чем ужалить эту слепую так, чтобы она запомнила на всю жизнь? Зная, что Амаль в раннем детстве лишилась матери, она решила ударить ее с этой стороны. Гюльшан обняла девушку и, прижавшись к ней, проговорила:

— Ах, Амаль, тебе можно только завидовать! Молодые тебя любят, пожилые, вроде моего отца, без ума от тебя. А Надир?! Твоя мама, если бы была жива, никогда не позволила бы Саиду отказать такому красавцу! Она всем бы пожертвовала ради счастья дочери. А в чем же счастье женщины, как не в любви? Как жаль, что мать так рано покинула тебя, бедняжку!..

Притворный вздох ее был настолько натурален, что в душе Амаль все перевернулось. Не угасавший огонь жгучей тоски по матери вспыхнул в ее груди. Девушка разрыдалась, убежала в лачугу и, упав на циновку, жалобно запричитала:

— Мама!.. Мама!.. Где ты, моя бедная мама, моя любимая мама!..

Гюльшан, злорадно улыбаясь, отправилась в хаммам.

…Очутившись на улице, Надир растерянно стоял перед воротами дома Азиз-хана, не зная, что ему делать, куда идти. Из калитки выбежала Биби. «Бедная мама, вот и новое несчастье свалилось на тебя!» — подумал Надир, бросился к матери и обнял ее.

— Сынок, — почти застонала Биби, — ты здесь!.. Ой, как аллах милостив ко мне!.. Не волнуйся, мальчик мой, не пропадем и без него. Его бесит твердое сердце Амаль!

— И тебя… тебя тоже?

— Нет, нет. Мне и слова не сказали, мои руки пока им очень нужны, но настанет время. Да я и сама уйду от них. Скоро в его доме друг другу горло перегрызут из-за его богатства… — говорила Биби. А сама, не отрывая от сына заплаканных глаз, думала: «Ну куда же ты теперь пойдешь, мой ненаглядный? Что будет с тобой? Под чьим крылышком найдешь ты приют?.. Вот ведь до чего доводит любовь!» И, оборвав свои мысли, снова заговорила: — Пойдешь ночевать в мечеть, сынок. Дом аллаха открыт для всех бесприютных. И, пожалуйста, не показывайся здесь. С ханом плохо. Дивана послали за врачом.

Надир слушал мать, а думал об Амаль: он боялся за нее.

— Об Амаль не волнуйся, — словно угадала его мысли мать. — Она любит тебя. Я женщина, сама любила и понимаю Амаль. Она не Гюльшан и никогда не бросится тебе на шею. Надо потерпеть. Прошу тебя, ни перед кем не унижайся и не робей. Я хочу всегда видеть тебя таким, каким ты есть.

— Мама, эти слова ты запомни и для себя!

— Сын мой, — строго оборвала она его, — разве не ради тебя я вернулась в Лагман, не ради тебя надела это ярмо и делаю все, что мне велят? — Она протянула сыну узелок. — Возьми, здесь лепешки, и уходи подальше от этих ворот. Будем встречаться с тобой вон там, у зеленых холмов, поздно вечером или на рассвете. Подальше от людских глаз — так будет спокойнее.

— Хорошо, хорошо, мама. Только не волнуйся…

— Ну, я побегу! — Она обняла сына и поцеловала его в лоб. — Прошу тебя, Надир, будь умницей…

На пути к мечети, у лавчонки торговца Исмаила, Надир услышал его голос:

— Эй, парень!

Не успел Надир закончить положенное приветствие, как Исмаил попросил его:

— Надир, сынок, ради аллаха, принеси мне кувшин холодной воды. — И, протянув ему глиняный сосуд, добавил: — Не забудь только прополоскать.

— Бачашм![17] — ответил Надир и, взяв кувшин, направился к источнику.

На тропинке, по которой шел Надир, озабоченно воркуя возле своих подруг, гуляли голуби. Из домов доносились песни канареек и крики перепелок. С вершин высоких чинар раздавался клекот аистов. Слушая эти звуки, Надир и сам не прочь дать волю своему голосу. Но он сдержал себя, молча подошел к источнику, умылся, вытер краешком рубашки лицо и, наполнив кувшин, вернулся в лавку.

— О сын мой, пусть аллах даст тебе силы и здоровья! — поблагодарил лавочник и, взяв с прилавка леденец, протянул ему. — Ну-ка, посласти свой рот… Ты заслужил это.

— Спасибо, спасибо, саиб, я ничего не хочу.

Надир хотел продолжить свой путь, однако лавочник не отпустил его.

— Мальчик мой, сделай еще одну милость аллаху: подмети возле лавки. Пусть путь покупателя будет чист — ведь каждому приятно, когда он идет по чистой дорожке. Не так ли?

— Так, саиб, — ответил Надир и спросил: — А где взять веник?

— Веник?.. Вон там, в кладовке. — И, вдруг спохватившись, спросил: — А что это ты разгуливаешь по улице? Ушел от хана, что ли?

Надир кивнул головой.