Черные розы - [26]

— Если хочешь защитить свою честь, отец, прогони сына Биби! — словно угадав его мысли, сказала Гюльшан. — Он твой враг… Я знаю о нем больше, чем ты. Не оставляй его ни минуты в нашем доме!

Как ей было завидно, что отец беспокоился о таком «ничтожестве», как Амаль! Ах, если бы Надир хоть капельку думал о ней! Но его ответ «Никогда!» в ее ушах, словно колокол каравана: «Никогда! Никогда!.. Никогда!..»

— Ну уж если так, я не дам тебе жизни! Ты не увидишь Амаль, не услышишь ее голоса! Разлучу тебя и с матерью, буду мстить тебе всем огнем своей ненависти! — шептали ее губы.

Утром отец Гюльшан послал за Надиром, а сам сел во дворе и любовался павлинами, которые, распустив хвосты, расхаживали по двору.

Завидев подходившего Надира, он нахмурил брови и опустил голову.

— Вы меня звали, саиб, чем могу служить вам? — спросил Надир, остановившись на почтительном расстоянии.

Азиз-хан молчал. Надир смотрел на него не спуская глаз. За окном, под которым он сидел, шевельнулась тюлевая занавеска, и на миг показалась Гюльшан. Показав Надиру язык, она тут же скрылась за шторой.

— Подай сюда ружье! — хрипло пророкотал, наконец, Азиз-хан.

Надир доверчиво протянул ему винтовку, с которой не расставался по ночам, охраняя сад.

Азиз-хан взял ружье, погладил его рукой и, повернувшись к Надиру, зарычал уже резко и грозно:

— Я презираю тебя, как нечестивого пса, и не хочу, чтобы ты отравлял воздух моего дома! Убирайся отсюда ко всем чертям!

Надир опешил. Как? За что? Вот они, произвол и бессердечие властителей! И все это в благодарность за то, что добросовестно и с чистым сердцем служил хозяину, уберег от позора его собственную дочь! И как он смеет обзывать его нечестивой собакой?! Надир, еле сдерживая гнев, молчал.

— Запомни, — продолжал греметь на весь двор Азиз-хан, — я скажу моим слугам, чтобы они, как только увидят тебя в моем саду, поступили с тобой, как с вором, и, не раздумывая, уничтожили! — И, не слыша ответа, добавил: — Понял, что тебя ждет здесь?

Надир всеми силами сдерживал себя, чтобы не нагрубить человеку, старшему по возрасту.

— Саиб, я уйду от вас, — начал он, наконец, сдерживая волнение. — Свой хлеб я заработаю и за вашими стенами. Тому, кто с детства привык кочевать, ничего не страшно. В вашем доме я не бездельничал, а трудился как вол, изо всех своих сил. Я знаю, почему вы меня гоните. Но я не боюсь ваших угроз и все равно не покину Амаль. Я не отдам ее вам, запомните это!

Тон, которым было это сказано, и горделиво-независимая поза кочевника привели хозяина в неописуемую ярость.

— Вон! Вон отсюда! — завопил он в бешенстве, схватил ружье с намерением убить Надира, как вдруг побледнел, зашатался и свалился на ковер.

Надир повернулся и, не оглядываясь, медленным, спокойным шагом вышел со двора.

Слух, что хан прогнал сына Биби, мигом облетел весь дом. После завтрака Гюльшан спустилась вниз и услышала горячий разговор на кухне. Она задержалась у двери, прислушалась.

— И такого работягу прогнал? — сокрушенно вздыхала старая повариха Хадиджа.

— Да, представь себе, хан чуть не убил его.

— Это вчера Саид перестарался, — вмешалась в разговор третья. — Уж очень ему хочется сосватать хану свою дочь. Бедняжка Амаль!

— Вот уж и неправда! Саид тут ни при чем, он не станет неволить свою дочь. Если Амаль не захочет, хану никогда не видать ее в своей постели…

— До чего же ты наивна, тетя Хадиджа!.. Все это одни только слова. Хан прогнал Надира после разговора с Саидом. Саид пожаловался, что Надир не дает прохода Амаль.

— Нет, нет, тут что-то другое…

— Вам только бы чесать языки, — не выдержала Гюльшан и вышла из-за дверей. — Саид тут ни при чем. Это я убедила отца избавиться от этого бродяги. Пусть поголодает за забором и смягчит свой дикий нрав. Потом, может быть, и возьмем его обратно.

Женщины сразу же прикусили языки.

— Зейнаб, согрей хаммам[16]. Только чтобы вода была не очень горячей.

— Слушаюсь, ханум!

Гюльшан прошла в сад, чтобы на досуге обдумать свои интриги против Надира. «А что, если пойти к Амаль и «обрадовать» ее свежей новостью о Надире? — вдруг пришла ей в голову злорадная мысль. — Интересно, как отнесется дочь садовника к изгнанию своего Меджнуна?»

Амаль работала во дворе, когда дочь хана подошла к ней. Как всегда, притворно ласково обняв ее, Гюльшан поцеловала девушку в щеку, прижала к себе и заворковала:

— Вот так и отец, когда ты станешь его женой, прижмется к тебе, горячо поцелует, — и, уже непритворно рассмеявшись, добавила: — Какая ты счастливая, Амаль, как любит тебя отец, он даже прогнал Надира, и теперь его Лейли может спокойно отпраздновать свадьбу со своим богатым суженым! Наконец-то избавилась от своего непрошеного жениха. Мне, по совести, жалко, что парень так из-за тебя пострадал…

— Из-за меня? — пролепетала потрясенная известием Амаль.

— А из-за кого же? Отец не захотел, чтобы он смотрел на тебя даже издали… — уже со злостью продолжала Гюльшан. — Еще бы! Ты невеста Азиз-хана, а какой-то кочевник объясняется тебе в любви!

— Ханум, — сказала Амаль, дрожа словно от озноба, — передай своему отцу, что я никогда не стану его женой. Так и передай. И пусть он оставит в покое и меня и моего отца…