Чёрные паруса Анархии - [13]

Мишель сделал не совсем твердый шаг навстречу китайцу Вану, который вместо чая, вынес с камбуза вина, и отхлебывает из пиалы горячий пунш. Китаец прекрасно говорит на английском, по-американски. Судовой контракт он подписывал в Сан-Франциско. Ван-Юшан — инсургент, избежавший казни и попавший в Америку после подавления французами и англичанами восстания тайпинов в Шанхае. Ван тоже пьян, но этого не заметно на его бесстрастном азиатском лице, только желваки на скулах шевелятся, когда он вспоминает Америку. Мишелю приятно разговаривать с ним о прошлом, — о ярости боя на восставших улицах городов. Алкоголь иногда помогает избавиться от отчаяния поражения, представляя реальность легким фарсом на действительность.

После того, как Бакунин вернулся со встречи в Хакодате с российским консулом на "Викерс", отказавшись от берега, капитан шкуны понял, что он — не простой пассажир. Без слов снова принял его на борт, и ранним утром, когда над простором Великого Океана заблистала планета Люцифера, "Викерс" с Бакуниным прошел в пролив Цугару мимо русской эскадры Попова, настороженно спящей в заливе. На Хоккайдо в этот, 1861 год, подавили крестьянское восстание. Восставшим, и побежденным, власти отрубили головы после того, как они увидели смерть своих близких: стариков отцов и матерей, женщин и детей. Офицеры русской эскадры со сдержанным негодованием и любопытством наблюдали за процедурой массовой казни — такой работы мечами они никогда раньше не видели.

Ангел на шпиле Петропавловской крепости, что может быть забавнее. Там где Алексеевский раввелин, мрачная тюрьма, где за долгие годы заточения потерял он от цинги зубы, где вешали друзей Пушкина и Мицкевича. Поразительна судьба, пришлось же встретиться со своим прямухинским прошлым, в Нерчинске, где согревающие друг друга в фаланстере — стучат живые сердца ссыльных декабристов. Помню детство в Прямухине, отец в ужасе сжигал документы "Северного общества" в камине усадьбы и ждал жандармов и ареста как соавтор "Конституции" декабристов.

Прочитав мою "Исповедь", написанную в узилище крепости, Николай I посоветовав своему наследнику Александру — "никогда не выпускать из крепости нераскаявшегося грешника", — передал мне со своих слов вездесущий Долгорукий, — и оставил на восемь лет в холоде забытья и ледяного покоя.

Нет, не Петропавловский ангел меня охраняет. Сомневаюсь, что мироносный ангел на шпиле тюрьмы согреет снега Сибири и растопит мировой лед неволи, — на земле очень мало согреющего огня, и слишком много истуканов, что охраняют покой ледяного деспото-державия. Надо бы подтопить чуток ледок.

Славянофильская эклектика "уваровской триады" — самодержавие, православие, народность — это подушка для мертвой царевны, на которую царские иезуиты предлагают прилечь. Меня не обманешь, я не умру, я принадлежу другому ангелу, я инсургент последней, грядущей вселенской войны между добром и злом. И этот ангел придет с мечом, а не с миром.

Разве можем мы, слабые и никчемные, своим намерением, — изменить бытие, прошлое? А не есть ли прошлое — только иллюзия, меняющая свой облик в зависимости от прихотливого, неопределенного и загадочного настоящего? Воля человека — это то, из чего происходит осознанное действие, предполагаю, что это этическая составляющая сознания, а она не принадлежит миру. Что хотел — всегда исполняется, а то, как хотел — никогда, и надо с мужеством принять это.

Действительность — ее внутреннее стремление и характер проявляются так, как человек видит себя и дает ей свое имя, — но и сам человек принадлежит ей. Действительность обладает одним неизменным качеством — она несминаемая, в отличие впечатления человека о ней. Она — равноценна духу. Действительность сама по себе не нуждается в имени. Имя ее — есть только название, иллюзия общественного согласия о свойствах действительности.

Реальность будет дана нам во всех ее возможных переживаниях лишь после того, как мы удосужимся истребить жадных посредников между артериальным пульсом реальности и нами. Иначе говоря, становишься человеком, богоподобным Адамом, только если исключаешь возможность любой власти над собой, кроме собственного свободного голоса.

Прошлое больше ставит вопросов, — оно мертво, и не отвечает за настоящее. Прошлое это бред, вечный ужас человечества, повторяющийся из поколения в поколение — он ничему не учит. Память прошлого заставляет переживать все заново, ставит вопросы, вопросы..., на которые на самом деле нельзя ответить, потому что их НЕТ! Прошлое, из сочного и процветающего сейчас, делает бесформенный навоз для будущего, не нашего процветания.

Событие в прошлом выглядит — возможным, а в настоящем — проявляется, как вновь возникшее. А это и есть вера в счастливый случай, удачу, — в случайность событий. Мы так хотим верить, что влияем на мир, и что события не являются следствием универсальности мира, что видим в них произвол. В реальности — мы не можем влиять на мир в нужном нам направлении, мы не можем знать этих направлений, мы погружены в хаос индивидуальных волевых импульсов.

Нет — прошедшего прошлого, и несвершившегося еще будущего. Есть — становящееся прошлым, и становящееся будущим. А грань — это мое сознание, выделяющее и делящее становящуюся Реальность по своему умыслу. Размышляя о прошлом и будущем, будто они становятся сейчас, нам яснее тогда видна связь с настоящим Парадоксальным, волевым.