Черные бароны, или Мы служили при Чепичке - [11]

Если с преступниками было тяжело, что больные и немощные их во многом превосходили. Все были признаны ограниченно годными, и все знали, что они уже в полушаге от увольнения по здоровью. Солдаты падали в обморок, стонали, симулировали приступы и страдали от настоящих приступов, у командиров аж мороз шёл по коже. Рядовой Бедрна разнёс в казарме печку, и он мог себе это позволить, поскольку был ограниченно годным на голову. Таких агрессивных типов особенно боялись сержанты, потому что в случае чего им досталось бы первым.

Отдельной статьей были цыгане. Они прикидывались, что не понимают ни по–чешски, ни по–словацки, и явно не понимали, в чём заключается служба. На крик и команды они реагировали своеобразно. Когда Таперича заорал на цыгана Яно Котлара, упомянутый солдат залез на дерево и упорно отказывался слезать. Напрасны были уговоры и угрозы. Он не шевельнулся, даже когда майор очень пластично изобразил, что собирается применять оружие. Цыгану на дереве понравилось и он там просидел два с половиной часа. Только когда рота следовала на обед, Яно Котлару наскучило сидеть на ветке и он спустился. Никто уже не отважился на него кричать, поскольку деревьев вокруг было предостаточно.

В Непомуках существовала традиция устраивать концерт по случаю окончания призыва. Новоиспечённые защитники родины должны были продемонстрировать себя местным жителям с лучшей стороны, и потому это событие готовилось с необыкновенной заботой. Солдаты, которые в гражданской жизни были связаны с искусством, были освобождены от обязанности ходить на плац, и получили задание подготовить красивую показательную программу. С этой целью рядовые Кефалин и Черник были выписаны из лазарета. Очень бодро держался и Душан Ясанек, который написал стихи:

Народ позвал нас к оружью,

Мы отложили фрезы,

Военную форму надели

Вместо рабочих комбезов.

Стоим мы крепко, жар в глазах,

И песня солнца выше.

Мы стережём рабочих труд,

Счастливый сон детишек.

Если враги с Уолл–стрита

На нас налетят, словно сани,

Познают тогда гнев народа,

О чём пожалеют и сами!

Военная поэзия обогатилась ещё одной единицей, а Ясанек попытался уговорить актёра Черника, чтобы тот продекламировал стихотворение. Надо же ознакомить общественность Непомук с гражданской позицией только что призванных военнослужащих, особенно когда о их кадровых данных ходят различные догадки!

— Стихи красивые, — допустил Черник, — только почему их должен читать ausgerechnet именно я? Народ меня позвал не к оружию, а к лопате. И не могу сказать, чтобы я был от этого в особом восторге. С этой фрезой тоже очень красиво, только лично я её не отличу от электрической выжималки. И если посмотреть вокруг, то мне отнюдь не кажется, что враги с Уолл–стрита должны нас как‑то особенно бояться!

— Это дешёвая демагогия, — разозлился Ясанек, — я имел в виду не только нашу часть, а всю армию в целом.

Но актёр Черник не проявил ни малейшего желания вложить в творение Ясанека частицу своего незаурядного таланта. Редактор со слезами на глазах разыскал рядового Кефалина и пожаловался ему на кадровый состав части и на явный саботаж своего творчества.

— Прочти стихотворение сам, — посоветовал ему Кефалин, — все великие авторы умели пламенно и вдохновенно декламировать свои вирши. Вот, скажем, Маяковский! Или Есенин!

Ясанек задумался, но потом завертел головой.

— У меня голос немного блеющий, — заявил он, — к такому типу стихов не подходит. Надо найти кого‑нибудь с глубоким и звучным голосом. Чтобы звучал мужественно!

Кефалину пришло в голову, что это мог бы быть кулак Вата, но предложить ему он не решился. В конце концов, он выбрал для чтения стихов рядового Биртанцля. В гражданской жизни он был пономарём, а в характеристике имел запись»империалистический последыш, иезуитский наймит и ватиканский шпион».

Программа концера начала вырисовываться. Фокусник и манипулятор Павел привел в восторг весь офицерский состав — он глотал шарики для пинг–понга, а потом вынимал их из разных мест тела. При помощи солдат второго года службы был собран оркестр, который после нескольких репетиций бойко играл известные военные марши. Актёр Черник согласился произнести монолог из Шекспира, а несколько амбициозных бойцов предложили, что будут петь народные песни, или же станцуют «одземек»[8].

Неясной оставалась ситуация с так называемым клерикальным квартетом. Три священника и выпускник консерватории Румль вызвались представить публике отрывки из произведений Йозефа Сука[9], и тем самым осложнили ситуацию на идеологическом фронте.

Лица, ответственные за кадровый состав концерта, разделились на две группы. Одна настаивала, что недопустимо, чтобы показательное выступление приобрело религиозный характер, в то время как другая возражала, что о идеологической ненадёжности исполнителей общественность не узнает, потому что оно останется скрыто под зеленой формой.

— Если бы они были одеты в белые воротнички, — сказал сержант Сабо, — я бы их на сцену не пустил. А так их никто не отличит о рабочих, крестьян, либо трудовой интеллигенции.

— Их происхождение знает весь батальон, — возразил старший сержант Винч, — и не исключено, что кто‑то из солдат его выдаст гражданским лицам. Получится, что мы пропагандируем религию.