Черновик человека - [23]

По каким секретным признакам она догадывается, что вот тот кажущийся точкой человек у моря не просто человек, а Эрик? Лица не видно, ничего почти не видно, кроме рук, ног и головы, но она-то знает, что все это Эрику принадлежит. Может, оттого, что, когда идет, он чуть-чуть подпрыгивает и чуть-чуть сутулится, а так на пляже больше никто не подпрыгивает и не сутулится. А когда ближе подходит, волосы у него по-эриковски развеваются, так они больше не у кого дыбом не встают, когда ветер дует.

Эрик, как хорошо, что ты пришел! Тебе нравится на пляж ходить? Я люблю босиком. Можно я тебя под руку возьму. Мне иногда кажется, что я царица и хожу по земле с невидимой короной. Пытаюсь быть как все, но ведь забыть невозможно, что я – царица, а они – нет. Это правда. Это так. Царица я, без царства.

Эрик, мне часто снится, что я летаю. И такие внизу пейзажи красивые, поля холмистые, леса, города старинные. Но чем выше, чем ближе к небу, тем лучше на душе становится. Пойдем на причал, Эрик?

Закутанные люди удят рыбу. Над морем летают птицы пеликаны. Рядом старушка в инвалидном кресле греется, и молодые парни курят.

Посмотри, Эрик, какой отсюда красивый вид. Город весь как нереальный. Весь золотистый.

Эрик, ты о чем в детстве мечтал? Я об отце мечтала. Я же не знала, кто мой отец. Мать не говорила. Сначала я и вправду верила, что, может быть, я совсем без отца родилась. Что меня аист принес или фея подкинула. Потом, когда разобралась, откуда дети берутся, поняла, что должен был быть отец. Может быть, он был очень важное лицо? Или знаменитое? Видела по телевизору хронику, думала, может, космонавт Гагарин. Потом узнала, что Гагарин погиб за несколько лет до того, как я родилась. Тогда я на актеров переключилась. К нам тогда в Приморское актеры иногда в дом отдыха приезжали, даже летний фестиваль несколько раз устраивали. Думала, может, тот, который д’Артаньяна играл в «Трех мушкетерах». Или сыщик из «Место встречи изменить нельзя». И часто представляла себе, как приезжает он обратно в Приморское, стучится к нам в дверь и объявляет маме: все, развелся с женой, к тебе переезжаю, я тебя люблю! А мама ему: смотри, какая Света большая! И он тогда мной восхищается и говорит: а я и не знал, что она такая красавица. Потом мы все идем на набережную гулять, и он мне бусы из ракушек покупает и свистульку – у нас свистульки были из пластмассы с водой внутри, чтобы, когда в нее дуешь, вода булькала и трели, как у соловья, получались – а еще брелок со знаком Зодиака. А народ на набережной на отца моего оглядывается, потому что он известный актер, и автографы у него просит. Ночью мы все втроем идем купаться и уплываем по лунной дорожке, которая в моих мечтах никогда от нас не отдалялась, – а в действительности получалось плыть, только пытаясь приблизиться к лунной дорожке, она всегда чуть впереди оказывалась.

А иногда, Эрик, я по-другому представляла. Как будто нам приходит телеграмма: «Смертельно болен. Приезжай». И мы с мамой едем в Москву – мне почему-то всегда казалось, что он москвич был, – и видим его на больничной койке. Он бледен, он с трудом может открыть глаза, но берет мою руку в свою и тихо произносит: «Я тебя всегда любил». А потом умирает.

Твой отец с вами жил, Эрик? Вы все вместе в Америку уехали? Когда мы в Приморском жили и я еще совсем маленькая была, мы с Ба пошли на прибой смотреть, и я у Ба спросила: Ба, а что по ту сторону? Она сказала: Турция. Ну, я в море зашла и в Турцию поплыла. А Ба мне: ты куда, куда. За ногу меня поймала и обратно к берегу подтащила. Ну, я думать стала: почему ей так не хочется, чтобы я до Турции доплыла. Может, отец мой турок был. И на турецком судне когда-то в Приморское заходил. И случилась между ним и мамой сумасшедшая любовь, но только ему быстро уезжать надо было, и он ничего про мое существование не знает. И там, в Турции, он, наверное, на другой женщине женился, и, возможно, у меня турецкие братья и сестры есть.

Тебе кажется, смешно? Мне теперь тоже смешно вспоминать. Потом, знаешь, все забылось, и турок, и д’Артаньян. Осталась только собственная жизнь. Давай посидим, Эрик?

Они садятся на парапет, смотрят на воду, на небо.

Смотри, Света, пеликаны полетели. Правда, странные птицы? Доисторические, на птеродактилей похожи. Им тридцать миллионов лет.

А знаешь, Эрик, средневековые люди считали, что пеликан – он как Христос. Молитва есть: чистый пеликан, Исусе Господи, грязного меня очисти кровию. Кровию Твоей, чья капля каждая – весь-весь наш мир очистить может от греха. Такие вот стишки. Почти как у тебя. Скажи, Эрик, а тебе никогда не кажется, – когда ты вот так на прибой смотришь, – что это все очень злое?

Что злое?

Вся эта огромная вода, весь океан. И небо над ним, и песок на пляже. Зло без души, без жизни. Страшная материя. С ровным гулом на нас набегает и с ровным гулом откатывает.

Ну, неодушевленная природа, она, конечно, не добрая. Но и не злая же. Просто природа: вода, песок. Нашу этику нельзя к природе приложить. Все в природе ест друг друга и только так выживает. Но если бы не ели – то не было бы и жизни. Ничего не было бы, ни птиц, ни зверей, ни насекомых, ни трав. Разве это было бы хорошо? Ты со мной несогласна? Какая у тебя мама хорошая, Света. Спасибо, что вы меня пригласили. Я обычно никакие праздники не отмечаю, так как-то, даже не помню о них. А тут целый торжественный стол. Очень вкусный. Если твое предложение еще в силе, я бы к вам с удовольствием переехал, можно? Знаешь, это очень вовремя. А то в квартире, где я сейчас живу, мне что-то невмоготу, Вики и ее приятель, ну, ты сама понимаешь, а мне на все это смотреть… Но я им, конечно, счастья желаю. И все же там находиться не хочется. Когда можно переехать? Можно завтра? Я буду очень хорошим жильцом, очень тихим. Ты ведь знаешь, я какой: утром на работу ухожу, вечером поздно возвращаюсь. А когда не на работе, только сижу и стишата кропаю. За прошлую неделю хороший урожай, Света! Целых четыре штуки. Я тебе почитаю, если не возражаешь. У меня с собой черновик. Знаешь, Света, я вообще-то очень рад советам. Если у тебя есть предложения, как стишки улучшить, ты мне говори. Я на критику не обижаюсь, наоборот, приветствую.