Черное евангелие - [73]

У Торбэка из груди вырвался тихий стон.

— Не понимаю, как только они докопались. Теперь надо быть настороже, — продолжал Билье. — Она, правда, быстро их спровадила, на это она мастак, но все же, если газетчики пронюхали даже про Ясуко, должно быть, им уже известно кое-что и еще…

— А-а… — Торбэк с хрустом сплел пальцы. — Отец Билье, как мне быть? Как быть? Я погиб!

— Успокойся, они и у меня были, но я их припугнул. Газеты что! Главная опасность — полиция.

— А что известно полиции? — испуганно спросил Торбэк.

— Они разыскивают тебя по подозрению в убийстве Сэцуко.

— О-о! — Лоб Торбэка покрылся холодной испариной.

— Твою поездку в Осака, к отцу Городи, полиция приняла за побег. Она забеспокоилась, не сбежал ли ты за границу. Кажется, отдано соответствующее распоряжение администрации аэропорта. Но это еще не все. Хуже всего, что об этом распоряжении говорилось по телевидению и была показана твоя фотография.

Торбэк опять застонал и вдруг, соскользнув со стула на пол, рухнул на колени. Прерывистым голосом он забормотал слова молитвы.

— Отец Билье! — выкрикнул он затем. — Что мне делать? Я погиб! Мне страшно.

Билье смотрел на него холодными глазами.

— Тебе прежде всего надо успокоиться. Нельзя так распускать себя.

— Но…

— Возьми себя в руки. Дело касается не только тебя. Случись с тобой что-нибудь, это ляжет позором на нашу церковь, на весь орден. Долгие годы мы в поте лица трудились, чтобы расширить влияние нашего ордена, и, наконец, семена, брошенные здесь, начали давать всходы. Нелегко нам было в этой дикой стране. Так неужели же все должно пойти прахом? Вот что самое страшное. Значит, речь идет не столько о тебе, сколько о том, быть или не быть нашему ордену здесь…

— Отец Билье, мне страшно!

— Ты виделся с отцом Мартини? — спросил Билье.

— Да. Как только вернулся из Осака, тут же побывал у него.

— Все ему передал от отца Городи?

— Все. Его преосвященство страшно обеспокоен.

— Мы все обеспокоены. Но теперь дело налажи-вается. У меня есть знакомые в самых высших сферах. Приверженцы нашего ордена. Это большая сила. Как бы полиция ни пыжилась, в конце концов эти люди помогут. Л ты пока не выходи из кельи, даже на мессу. Твой вид может вызвать подозрение. Понял? Будешь находиться здесь. Ты болен…

— Хорошо. — Торбэк торопливо перекрестился, но унять своего волнения никак не мог. — А что мне делать, если полиция начнет меня допрашивать с пристрастием?

— О чем? — Отец Билье с раздражением посмотрел на Торбэка.

— О моих отношениях с Сэцуко.

— Скажешь, что это были обыкновенные отношения между пастырем и прихожанкой.

А мое алиби в этот вечер… Полиция наведет справки и узнает, что я уходил посреди торжества, а потом и совсем исчез. Что я им отвечу на это? Отец Билье, заложив руки за спину, стал ходить по комнате. Лицо его стало хмурым.

— Найдем Свидетелей, — заявил он наконец.

— ?

— Да, свидетелей. Полиция должна будет допросить незаинтересованных лиц, чтобы проверить алиби. Вот таких незаинтересованных свидетелей мы и найдем.

Торбэк непонимающе смотрел на отца Билье.

— У нас есть друзья, имя которым — верующие. Они надежнее, чем родственники. Во имя веры они выступят на нашей стороне, — сказал Билье. — И твое алиби засвидетельствуют, можешь быть спокойным. И это будет не один и не два человека, а весь приход. Десятки, сотни человек! Полиция останется с носом. Кстати, придется нам расписать твое местопребывание в тот вечер по часам.

— Отец Билье, разве я могу быть спокойным, когда дело принимает такой оборот?

— У тебя просто нервы не в порядке. Все кончится в нашу пользу, если только ты будешь держать себя в руках. Говорю тебе, у меня много друзей даже в правительственных кругах, и все это наши единоверцы. Не сомневаюсь, что они помогут нам. Как бы полиция ии старалась, она ничего не сможет сделать, если получит приказ свыше. Понял?

— Да.

И все-таки беспокойство не покидало Торбэка. Веки у него дрожали.

— Вот вы сказали, репортеры были у Ясуко. А что, если газеты поднимут шум?

— Не думаю. Ясуко ничего особенного им не сказала, хотя вообще этот визит мне не нравится. — Отец Билье досадливо поморщился. — Разумеется, японские репортеры — народ дотошный. Не случайно они околачиваются у наших ворот. И все-таки с нами они держатся осторожно. Будь ты японец, они давно бы раскричались. А тут они, по-видимому, боятся осложнений, ведь мы на особом положении — как-никак религиозная организация, да и иностранцы к тому же.

— А что, если они все-таки поднимут шум? Как тогда быть? Ведь газеты не подчиняются полиции!

— А какой они могут поднять шум, раз нет доказательств? Пусть только попробуют напечатать что-нибудь на основании одних домыслов, мы тотчас же пустим в ход все наши когти. Орден не раз это делал.

Отец Билье был в воинственном настроении. Его лицо покраснело. Он будто уже вцепился когтями в свою жертву.

— Успокойся. В обиду мы себя не дадим! Весь орден поднимается на твою защиту. Да и наше правительство не будет сидеть сложа руки в случае чего. А с ним японцам лучше не связываться.

Торбэк воспрянул духом. Слова Билье, кажется, немного успокоили его.

— Ложись спать! — Билье встал.