Чернобыль: необъявленная война - [28]

Одновременно А. С. Дятлов отказал и Г. Медведеву иметь свою точку зрения на чернобыльскую катастрофу.

Еще более странными кажутся отношения заместителя главного инженера Дятлова со своими непосредственными начальниками: директором Чернобыльской АЭС В. Брюхановым и главным инженером Н. Фоминым.

И снова перед глазами снимок из журнала "Шпигель". На снимке Фомин, Дятлов, Брюханов, могу предположить, сидят в зале суда. Дятлов посередине. У Фомина и Брюханова слегка опущены головы и лица закрыты ладонями рук. Дятлов сидит прямо, чуть наклонившись вперед. Руки скрестил на груди. Взгляд жесткий, волевой.

Вспоминается и безликая встреча В. Брюханова и А. Дятлова после взрыва в бункере Чернобыльской АЭС. Практически не было разговора. Дятлов работал как курьер: передал директору три диаграмные ленты. И все. Перед встречей с В. Брюхановым заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС тщательно и с удовольствием помылся в душе.

Произошла катастрофа мирового значения, непосредственными участниками которой они были, а говорить не о чем. Отношение Дятлова к директору после аварии какое-то отстраненное, незаинтересованное. Как будто Дятлов здесь ни при чем. Так, забежал на минутку. Анатолий Степанович ведет себя, как человек со стороны. Он снова над схваткой. Над событием. Дятлов снова берет ситуацию под свой контроль. Разве не об этом говорит, нехотя сказанная (о причине взрыва) фраза: "Какая-то неправильная реакция СУЗ". Мол, если хотите, разбирайтесь. Мавр сделал все, что мог. Мавр может уйти.

Но если о В. Брюханове заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС иногда вспоминает, то о своем непосредственном начальнике Н. Фомине высказался только дважды и очень коротко. Первый раз после аварии: "Н. М. Фомина 26 апреля я не видел, по телефону не разговаривал…". И второй раз, уже позже, когда отреагировал на распоряжение Н. Фомина о подаче воды в реактор: "Лучше бы он совсем не приходил…

А. Дятлов несомненно творческий человек. Несомненно, что А. С. Дятлов в своем деле профессионал высокого уровня. И это не могло не сказаться у замглавного инженера и по работе. Такое сочетание дает возможность человеку развиваться дальше, ставить перед собой новые

творческие задачи. Вот такой творческой задачей для А. С. Дятлова, которую можно решить и явилась, на мой взгляд, программа по выбегу ТГ. Никто не проводил, а я проведу!

Плохо верю, что эта тема была навязана А. Дятлову сверху. Если бы эта задача "пришла" сверху — обязательно остались бы какие-нибудь документы. Но о документах никто не упоминает.

Наверное, это была совместная инициатива А. С. Дятлова и Г. П. Метленко. Предполагаю, что и В. Брюханов и Н. Фомин вряд ли были в восторге от инициативы заместителя главного инженера. Но им пришлось уступить. Дятлов был профессиональней в разговоре, а потому убедительней. И ему уже не интересно: ушла бумага на согласование или нет. Для себя А. С. Дятлов уже все решил: программа будет осуществлена. И ему теперь уже не нужен ни В. Брюханов, ни Н. Фомин, ни подписи вышестоящих организаций, тем более что дело это уже чисто канцелярское. В результате, Дятлов не только решился провести испытания, но и взял всю ответственность на себя… Но только до момента взрыва. А дальше ушел в активную оборону во имя великой цели.

Из интервью А. С. Дятлова газете "Комсомольское знамя" от 20 апреля 1991 года:

"— Как вы, Анатолий Степанович, собираетесь жить дальше?

— Единственная моя задача — добиться обнародования правды о причинах катастрофы, спасти от позора хотя бы память о моих погибших товарищах. Других личных планов у меня сейчас нет и быть не может. 550 бэр я получил во время аварии, да еще примерно 100 бэр — за время предыдущей работы. Кожа обожжена радиацией. Сейчас я инвалид второй группы. Жизнь на исходе. Поэтому днем и ночью думаю только об одном: хочу только одного — правды и ничего, кроме правды".

И еще одно высказывание А. С. Дятлова на эту тему: "Полагаю, точная картина взрыва никогда не будет описана. Нам она не интересна. Нам надо знать начало и что к этому злополучному началу привело…

Мысль хорошая. И она применима не только к тому, что надо вскрыть недостатки реактора РБМК и заклеймить реактор на будущее, но и о программе проведения исследований. Одно без другого худо-бедно существовало, а вместе не получилось. Похоже, что прав Медведев, когда говорит, что в Дятлове "не были в достаточной степени развиты необходимая осторожность и чувство опасности, столь нужные руководителю атомных реакторов".

И еще очень важным для понимания сути проблем, связанных с выяснением причин аварии на Чернобыльской АЭС, является высказывание профессора Б. Г.Дубовского, до 1973 года руководившего службой ядер-ной безопасности СССР: "Они, то есть эксплуатационники, могли избежать аварии, если бы знали о реакторе больше научного руководителя".

Однако вел себя Анатолий Степанович так, как будто знал о реакторе все.

Переоценил себя Анатолий Степанович, но, к сожалению, доказал, что реактор РБМК можно взорвать. Лучше бы Дятлов отказался от своей собственной программы и во весь голос заявил: "Реактор плохой. Он преступно опасен, и грозит миру страшными последствиями". И всю свою энергию и знания направил на устранение недостатков на реакторе типа РБМК.