Чернобыль: История ядерной катастрофы - [93]

Курировавший Чернобыльскую АЭС заместитель министра энергетики Геннадий Шашарин по понятным причинам стремился переложить большую часть вины на создателей реактора. «Персонал не знал, что реактор может „разгонять энергию“, – заявил он. – Персонал виновен в аварии. Но масштаб аварии, согласен, – в физике реактора». Шашарин предложил прекратить работу всех советских реакторов типа РБМК, поскольку невозможно гарантировать их безопасность. Пойти на такую меру Горбачев был не готов. «Заявление Шашарина – закрыть блоки АЭС – несерьезно…» – сказал он. Исключая полный вывод РБМК из эксплуатации, Горбачев предположил, что можно сделать их более безопасными – например, соорудить над ними «колпаки». Он имел в виду бетонные герметичные оболочки, в обязательном порядке возводимые над всеми американскими реакторами. При этом Горбачев понимал, что это стоит чрезвычайно дорого и ляжет неподъемным грузом на советскую экономику. Видимо, именно поэтому он сразу же оговорился: «Говорят, что если б в Чернобыле был колпак, выброс был бы еще больше».

Виктор Долгих, секретарь ЦК КПСС, ответственный за атомную энергетику, тоже говорил о дальнейшей судьбе существующих реакторов типа РБМК. «Коренная реконструкция реактора делает его неэкономичным, – возразил он на предложение Анатолия Александрова модернизировать имеющиеся реакторы. – Грозит нам огромная потеря энергии. Ведь десять реакторов в СЭВе, десять – у нас. Они все устарели и опасны. Энергетические пропорции надо пересматривать». Ревнитель идеологической чистоты Егор Лигачев высказался за сокращение зависимости от атомной энергии. «Полностью надо изменить структуру атомной энергетики. Сейчас в самой структуре заложена безответственность. Искать альтернативные источники. Упор на газ!»

Участники заседания политбюро пришли к выводу о необходимости серьезно реформировать атомную промышленность в целом. Официально вина за аварию была возложена на персонал станции, тогда как проблему недостаточной безопасности РБМК, в полной мере ее осознавая, руководство страны решило не афишировать. Подводя итог состоявшемуся на политбюро обсуждению, Горбачев поставил перед коллегами задачи: «Постановление доработать. И в смысле оценок, и в разработке баланса: АЭС – газ – нефть, гидростанции, уголь… Правительству вернуться к энергетической программе до 2000 года. Подумать: не опаснее ли продолжать эксплуатацию АЭС, чем если мы их закроем». Все это не сулило ничего хорошего ни Славскому, ни его империи. Хуже того, многие считали его главным виновником Чернобыльской аварии.

«Действовали не в духе XXVII съезда, натолкнулись на сверхзакрытость Минсредмаша», – заявил Долгих, указывая на недостаток внешнего контроля за происходящим в атомной империи Славского. «И к тому же слишком возвеличили авторитет Славского и Александрова», – поддержал его Рыжков. Он считал, что владения Славского необходимо раздробить: «создать Минатомэнергетику. Отдать туда часть Минсредмаша… Создать Межведомственный совет, но не при Славском, а при Академии наук или ГКНТ [Государственном комитете Совета министров СССР по науке и технике], лучше при Совмине». Перечисляя так или иначе ответственных за аварию – первым в перечне шел Брюханов, – и предлагая наказания для них, Славского Горбачев упомянул лишь в том смысле, что необходимо обратить его внимание на то, что он «игнорировал предупреждение ученых». При этом академику Александрову генеральный секретарь рекомендовал «обратить внимание на его вину во всем этом деле», а заместителя Славского Александра Мешкова предложил и вовсе уволить. Самого Славского отстранять от дел пока было нельзя – ему еще предстояло построить саркофаг[385].

Заседание политбюро вылилось в противостояние: Горбачев, его помощники и члены политбюро, с одной стороны, и атомщики, причастные к созданию реактора чернобыльского типа, тесно сплотившие ряды вокруг Славского, – с другой. Но в лагере атомщиков оказался перебежчик – Валерий Легасов, главный научный советник правительственной комиссии по расследованию и ликвидации последствий аварии. В ходе заседания Горбачев, желая получить поддержку со стороны ученых-атомщиков, несколько раз обращался непосредственно к Легасову, а не к академику Александрову, его начальнику и «отцу» реакторов чернобыльского типа. «Комиссия разобралась, почему недоработанный реактор был передан в промышленность? В США от такого типа реакторов отказались. Так, товарищ Легасов?» – спросил его Горбачев. Легасов ответил, что в Америке такие реакторы не разрабатывались и не использовались. «Реактор не соответствует требованиям безопасности по важнейшим параметрам, – сообщил он собравшимся. – В 1985 году в Финляндии физики „по гамбургскому счету“ проставили высокие оценки нашей АЭС. Но из нее перед тем вынули автоматику и технологию и заменили шведско-американскими»[386].

Как позже вспоминал Легасов, Рыжков в своем выступлении сказал, что, по его мнению, «авария на Чернобыльской АЭС была не случайной, что атомная энергетика с некоторой неизбежностью шла к такому тяжелому событию». Легасов был готов искать причины аварии внутри атомной промышленности, против которой и слова не могли сказать безоговорочно преданные ей коллеги Легасова по Курчатовскому институту. В их представлении ему как заместителю директора полагалось всеми силами защищать интересы института и всей отрасли. Но как честный коммунист и верный сторонник советского строя Легасов ставил интересы системы выше интересов ядерной империи Славского. За это многие подозревали его в карьеризме. На заседании политбюро он выступил против своих коллег и раскрыл многие внутриотраслевые секреты. Этого «предательства» ему не простили никогда.