Чернобыль: История ядерной катастрофы - [45]

.

О том, что на сей раз произошло нечто гораздо более серьезное, Рыжков начал догадываться только после утреннего разговора с министром энергетики и электрификации Анатолием Майорцем, в чьем ведении находилась Чернобыльская электростанция. Очевидно, что разрушения не ограничивались крышей, которую проломило сорванной турбиной, и что для возобновления работы станции понадобится как минимум заменить массу оборудования. Делиться с начальством дурными известиями – последнее, чего хотелось Майорцу, и года не проведшему в должности министра. На XXVII съезде КПСС он обязался в следующей пятилетке построить в два с половиной раза больше атомных реакторов и предложил новаторский способ сократить время возведения атомных электростанций: начинать строительство, не дожидаясь окончания проектировочных работ. Во главе министерства Майорец обеспечил рост производства электроэнергии, добившись при этом относительной стабилизации советской энергосистемы, в работе которой прежде происходили разного рода перебои. И надо же теперь случиться такому.

Известие об аварии застало Майорца врасплох. Уже в пять утра прибыв на рабочее место, он попытался разобраться, что же на самом деле происходит в далекой Припяти. К счастью, радиация на станции оставалась в пределах нормы и жертв было не слишком много. Но при этом авария грозила нарушить производственные планы и дестабилизировать функционирование энергосетей. Чтобы ни плановые показатели, ни репутация министра не пострадали, необходимо было как можно скорее восстановить нормальную работу АЭС. В таком относительно оптимистичном ключе и было выдержано донесение, направленное Министерством энергетики в ЦК КПСС.

Подписал донесение первый заместитель Майорца Алексей Макухин, прежде, в годы строительства Чернобыльской АЭС, занимавший пост министра энергетики и электрификации Украины. В основу документа легли сведения, полученные от Виктора Брюханова. Он информировал партийное начальство о том, что в 1:21 на четвертом энергоблоке произошел взрыв, разрушивший крышу и часть стен. В результате взрыва возник пожар, который потушили к 3:30.

Двадцать пять пожарных и девять человек эксплуатационного персонала госпитализированы, однако, по мнению врачей, ни принятия специальных мер по защите работников станции, ни эвакуации населения Припяти не требуется. Персонал производит расхолаживание активной зоны реактора, а министерство изучает причины и последствия случившегося. В целом ситуация находится под контролем[167].

По заведенному порядку для расследования причин аварии надо было сформировать специальную комиссию. Кто-то в ЦК или в Совете министров решил, что ее состав должен быть как можно более представительным. Руководителем комиссии назначили начальника Майорца – шестидесятишестилетнего Бориса Щербину, заместителя Председателя Совета министров, курировавшего энергетический сектор. В комиссию вошел сам Майорец, руководящие работники и специалисты из его министерства, а также сотрудники других министерств, Академии наук СССР и Академии медицинских наук. Первые члены комиссии, не самые высокопоставленные представители различных министерств, вылетели из Москвы в Киев около девяти утра. Оттуда, кого на машине, кого по воздуху, их доставляли в Припять. Позже в тот же день в Киеве сели еще несколько самолетов из Москвы с десятками руководящих работников и специалистов[168].

Майорец вылетел из Москвы в субботу 26 апреля около четырех часов дня. В Припяти он рассчитывал провести самое большее пару дней, уладив все к началу недели. Заведующий сектором атомной энергетики ЦК КПСС Владимир Марьин также был настроен оптимистично. Воодушевленный сообщениями о том, что радиационный фон якобы не растет, перед вылетом в Киев он сказал попутчикам: «Удивительно, но грязи нет. И самое главное – реактор цел. Прекрасный реактор!»

Заместитель Майорца по атомной энергетике Геннадий Шашарин, вынужденно прервавший отдых в крымском санатории, в самолете обдумывал создание рабочих групп для оценки ущерба и организации ремонтных работ. Строительное начальство взвешивало варианты восстановления крыши энергоблока[169].

Но как только делегация приземлилась в Киеве, стало ясно, что все далеко не так благополучно. Министр энергетики Украины сообщил Майорцу, что радиационный фон в районе атомной станции повышен. Прилетев в Припять, члены комиссии, к своему удивлению, не увидели среди встречающих никого из руководства АЭС – ни директора Брюханова, ни главного инженера Фомина. Зато тут как тут был всегда энергичный и деловой начальник управления строительства станции Василий Кизима. С аэродрома Майорец в компании местного партийного начальства отправился в горком КПСС, а Марьин и Шашарин сели в газик Кизимы и поехали к аварийному блоку. Там они испытали первый шок. Разрушения оказались куда более масштабными, чем следовало из докладов Брюханова. «Стыдно было смотреть на все. Думалось невольно: неужели это мы привели к этому? Еще по дороге сюда, когда в поле зрения появился разрушенный блок, Марьин стал кричать: мол, вот до чего дожили. Это, стало быть, и наша работа, говорит, в этом ужасе, в одной куче с работой Брюханова и Фомина». Кизима тоже во всем винил Брюханова. По словам Шашарина, он «от размазни Брюханова ничего другого и не ждал. Это, по мнению Кизимы, должно было случиться рано или поздно»