Чернобыль: История ядерной катастрофы - [111]

.

Многочисленные отказы объяснялись, по большей части, не вкусами и желаниями главных редакторов, а строгим цензурным запретом на любые публикации о Чернобыле, кроме тех, что прославляли подвиг ликвидаторов. Так, главный редактор популярной газеты «Вечерний Киев» Виталий Карпенко позднее вспоминал, как получил предупреждение по партийной линии только за то, что в мае 1986 года в одном из номеров поместил фотоснимок Киева, где на улицах было мало людей. Допущенный им промах разбирали члены политбюро Компартии Украины, которые обязали Карпенко впредь все без исключения материалы представлять на утверждение лично секретарю киевского горкома партии.

Впоследствии в распоряжении Ярошинской оказались секретные постановления партийных и советских органов, которые засекречивали все, что имело отношение к Чернобылю. КГБ первым, уже в мае 1986 года, наложил гриф секретности на любые сведения, касающиеся Чернобыльской аварии, ее причин и последствий. В июне того же года распоряжением Министерства здравоохранения была засекречена вся информация о лечении граждан на пострадавших территориях и дозах радиации, полученных ликвидаторами. В июле Министерство обороны разослало по военным комиссариатам указание не регистрировать в личных делах офицеров и солдат факт привлечения к работам на Чернобыльской АЭС. Не полагалось указывать в личных делах и полученную военнослужащими дозу радиации, если она не превышала 50 бэр, при том что допустимой нормой считались 5 бэр, а нормой «чернобыльской» – 25 бэр[454].

Ярошинская, казалось, уперлась в стену. Гласность имела свои пределы. Одно дело – обличать коррупцию и недочеты в работе местных органов, помогая тем самым Горбачеву вести наступление на реакционный партийный аппарат, и совсем другое – рассказывать правду о Чернобыльской АЭС, за эксплуатацию которой отвечало центральное союзное правительство. Рассказать правду означало признать вину центральной власти и самого Горбачева в том, что они скрыли от народа истинное положение вещей, а потом еще потратили миллиарды рублей на реабилитацию пораженной территории и ее населения. А у Горбачева просто-напросто не было денег. Экономика страны переживала упадок, долгожданные реформы разрушали советскую экономическую систему и ложились тяжелым бременем на истощенную государственную казну. Ярошинской пришлось ограничиться раздачей экземпляров своей статьи друзьям и знакомым. В эпоху гласности она была вынуждена снова заняться самиздатом – практикой, мастерски освоенной советскими диссидентами: размножать на пишущей машинке и передавать из рук в руки запрещенные тексты[455].

Но все изменилось в одночасье. На XIX конференции КПСС, созванной Горбачевым летом 1988 года – в том числе для того, чтобы одобрить задуманные им первые частично свободные выборы, – украинский писатель Борис Олейник в нарушение табу публично возложил ответственность за Чернобыльскую аварию на центральную власть. В сентябре 1988 года московский журнал «Новый мир» напечатал статью белорусского писателя Алеся Адамовича «„Честное слово, больше не взорвется“, или Мнение неспециалиста». Адамович в ней не только возлагал ответственность за аварию на высокое начальство, но и утверждал, что обширные территории вокруг Чернобыльской АЭС подверглись гораздо более сильному радиоактивному загрязнению и были намного опаснее для жизни, чем это официально признавалось. Он заявил, что власти скрывают правду, чтобы не ставить под удар планы строительства новых атомных электростанций. Адамович назвал ситуацию катастрофической и привел в пример белорусский город Брагин, расположенный в 40 километрах от Чернобыльской АЭС. Он считался настолько опасным для работы врачей, что медицинские бригады работали там сменами, по месяцу, тогда как местные жители, в том числе женщины и дети, оставались в Брагине постоянно[456].

Статья Адамовича раздвинула границы гласности даже шире, чем выступление Олейника на партийной конференции: судьба пострадавших территорий стала предметом открытой общественной дискуссии. В том же сентябре 1988 года, когда увидела свет статья Адамовича, Юрий Щербак с небольшой съемочной группой приехал в Народичский район, судьба которого так беспокоила Ярошинскую. В снятом ими документальном фильме были показаны поросята и телята, родившиеся без глаз и с другими уродствами предположительно из-за высокого уровня радиации в местных хозяйствах. В одном из них радиационный фон был в 150 раз выше, чем в Киеве. За прошедший после аварии год у скота родились шестьдесят четыре уродца, тогда как за предыдущие пять лет врожденные уродства были отмечены всего три раза. Поскольку двадцатиминутный документальный фильм не имел шансов пробиться на телевидение или на большой экран, один из его создателей опубликовал статью, где описал все, что увидели и сняли кинематографисты. Как ни пытались власти утаить правду, их монополия на информацию рушилась на глазах[457].

В конце осени 1988 года Ярошинской впервые разрешили выступить перед большой аудиторией с рассказом о ситуации в Народичском районе. Реакция на выступление была бурной и у подавляющего большинства слушателей – за исключением представителей власти – крайне положительной. Жители Житомира просили руководство заводов и исследовательских институтов предоставить ей залы для выступлений. К весне 1989 года, когда проходили выборы Съезда народных депутатов, уже ни один зал не вмещал желающих ее послушать – поэтому она выступала на площадях и стадионах. Партийные начальники бомбардировали ее звонками и письмами с угрозами. Пытались заставить ее мужа, служившего в пожарной команде Министерства внутренних дел, подать на развод. Терроризировали ее сына и возбудили уголовные дела против нескольких десятков ее сторонников, якобы планировавших нападение на обком партии. Но выступления Ярошинской по-прежнему собирали по двадцать-тридцать тысяч человек. В конце концов власти сдались. Редакция житомирской газеты, в которой Ярошинская проработала много лет и которая под давлением сверху выступала против собственной сотрудницы, сочла себя обязанной опубликовать ее предвыборную программу. На выборах за Ярошинскую проголосовали больше 90 процентов избирателей.