Чернобыль: История ядерной катастрофы - [100]

Николай Фомин выбрал другую линию поведения. Спасенный тюремными врачами после попытки самоубийства, он воспрял духом и решил свалить всю вину на подчиненных. Фомин настаивал: утвержденная им программа испытания турбины была безупречной, и если бы Дятлов с Акимовым в точности ей следовали, взрыва бы не произошло. «Я убежден, что не программа явилась причиной аварии», – заявил он суду. На вопрос прокурора: «Кто, по-вашему, главный виновник аварии?» Фомин ответил: «Дятлов, Акимов, которые допустили отклонения от программы»[415].

Анатолий Дятлов, непосредственно руководивший действиями операторов, которые нарушили программу испытания турбины, в отличие от Фомина не стал перекладывать ответственность на подчиненных, тем более на тех, кто уже умер и хорошо подходил на роль козла отпущения. Дятлов занял позицию более благородную – и более опасную с точки зрения властей. Он признал свою вину в нарушении инструкции, в частности в том, что оставил в активной зоне реактора меньше пятнадцати регулирующих стержней, после падения мощности реактора не поднял ее до предписанных программой 700 мегаватт и с опозданием нажал кнопку аварийного глушения реактора (АЗ-5). При этом Дятлов упорно утверждал, что ни одно из перечисленных нарушений не могло привести к взрыву, если бы реактор не имел конструкторских изъянов. «Нажали бы мы [кнопку] раньше, взрыв случился бы раньше, – объяснял он свою позицию суду. – То есть взрыв был обусловлен состоянием реактора. Я дал команду остановить мощность реактора на 200 мегаватт, так как считал, что реактор соответствует уровням безопасности, принятым в СССР». По сути дела, Дятлов указывал на вину разработчиков РБМК, которые получились взрывоопасными из-за положительного коэффициента реактивности, то есть из-за того, что при введении в активную зону регулирующих стержней интенсивность реакции возрастала. Обвинения против создателей реактора, с которыми публично выступил Дятлов, в промышленных и политических верхах многие считали оправданными.

Дятлову скоро стало ясно, что ни председатель судейской коллегии, член Верховного суда СССР Раймонд Бризе, ни государственный обвинитель, старший помощник генерального прокурора СССР Юрий Шадрин не заинтересованы в том, чтобы были установлены и преданы огласке все причины взрыва. Разработчиков реактора они фактически спасли от ответственности: изъяли из дела в отношении должностных лиц станции все материалы, касающиеся конструкции реактора, и завели на их основании отдельное уголовное дело. Созданная в его рамках экспертная комиссия, которая должна была разобраться в причинах взрыва, состояла в основном из представителей научных институтов, причастных к созданию РБМК. При этом свидетельские показания операторов и инженеров Чернобыльской АЭС судьи часто оставляли без внимания[416].

Новое руководство станции назначило на день оглашения приговора собрание старшего персонала. Брюханов был уверен, что это было сделано нарочно – чтобы избежать проявлений недовольства. Тем не менее более пятисот работников АЭС подписали прошение о помиловании Брюханова. Дятлов позже писал: «К июлю 1987 года многим стала ясна неправомерность обвинения персонала. Свидетели знали, какие меры принимаются по модернизации оставшихся реакторов, осмысливали и делали выводы». Он имел в виду модернизацию реакторов типа РБМК, которая началась после заседания политбюро в июле 1986 года. Отлично понимая, что нельзя возлагать вину за аварию исключительно на операторов станции, представители верховной власти тем не менее решили сделать из них козлов отпущения. Годы спустя комментируя свой приговор, Брюханов заметил: «Ведь надо было показать Центральному комитету партии, всему миру: вот, мы нашли виновника. А разве может наука хромать в Советском Союзе? Она самая передовая в мире».

Суд признал Брюханова и его подчиненных виновными в том, что «в результате допущенных [ими] нарушений производственно-технологической дисциплины и правил ядерной безопасности наступили последствия, которые справедливо именуются катастрофическими». Брюханов также получил обвинение в несвоевременной эвакуации персонала станции. «Проявив растерянность и трусость, Брюханов не принял мер к ограничению масштабов аварии, не ввел в действие план защиты персонала и населения от радиоактивного излучения, в представленной информации умышленно занизил данные об уровнях радиации, что помешало своевременному выводу людей из опасной зоны», – гласил приговор[417].

Брюханова поразила суровость приговора – десять лет лишения свободы; столько же дали Дятлову и Фомину. Получалось, что не имеет никакого значения, что каждый из них делал во время аварии и как вел себя в суде – приговор был общим для всех. Остальные трое обвиняемых получили от двух до пяти лет. «Судья Верховного Суда вынес тот приговор, какой ему велели, – рассказывал позже Брюханов. – Думаю, если бы для меня нашли расстрельную статью, так и расстреляли бы. Но не нашли». Тюремное начальство опасалось, что потрясенный приговором Брюханов может совершить самоубийство. «В ночь после приговора охранник поставил стул рядом с моей кроватью и просидел всю ночь – как бы я чего с собой не сделал, – вспоминал Брюханов. – Но он только мешал мне спать». О само убийстве Брюханов не задумывался – он был сделан из другого теста. Через много лет он сказал в беседе с журналистом: «Уйти из жизни – дело нехитрое, но кому и что этим докажешь, чего добьешься?»