Черниговцы - [22]

Зрители восхищаются блеском русских мундиров и не могут прийти в себя от изумления: где же следы тяжелых походов? Одно только кажется странным: чего это они уперлись глазами в одну точку?

— Эти варвары не ценят чудес нашей столицы! говорят в толпе.

Настал вечер. Семеновский полк расположился на Елисеиских полях. Чаадаев ворчит, что не может сделать своего вечернего туалета: все денщики с багажом куда-то исчезли. Наутро объясняется, в чем дело: генералу Ставракову было приказано со всем обозом, при котором находились и денщики с офицерским багажом, войти в город ночью, чтобы не оскорбить взор парижан неопрятным видом телег и нестроевой команды.

Сергей поселился в одной комнате вместе с братом и Якушкиным недалеко от площади Согласия. Тут же поблизости устроился и Чаадаев. Он занял две прекрасно меблированные комнаты с окнами прямо на Елисейский бульвар. Все четверо каждый день собирались вместе, ходили в кафе и театры и обсуждали политические вопросы.

Сергей наблюдал политическую жизнь Парижа и с жадным вниманием прислушивался к политическим суждениям и спорам. Все это было для него необычайно и ново. Он не узнавал прежнего своего Парижа,

Тайком, ночью, увезли из Фонтенебло (городок под Парижем) низложенного императора Наполеона. Русский уполномоченный граф Шувалов должен был сопровождать его на остров Эльбу, данный ему во владение. В газетах рассказывалось, что по пути графу Шувалову приходилось не раз спасать Наполеона от ярости толпы. В Оранже толпа роялистов и клерикалов (сторонников католической партии) окружила карету с криками: «Смерть тирану!» В Авиньоне его пришлось переодеть в русский мундир. В Оргоне толпа притащила виселицу и хотела Наполеона повесить. Читая все это, Сергеи укреплялся в своем убеждении, что Наполеон был тиран и что победа над ним приведет к повсеместному торжеству свободы.

Повсюду приходилось слышать восторженные отзывы об императоре Александре. Сергей с гордостью читал в газетах его слова, сказанные представителям французского сената: «Я друг французского народа и защитник его свободы. Правосудие и благоразумие требуют, чтобы Франция получила правление сильное и свободное, сообразное с просвещением нынешнего времени». Речь эта внушила полную уверенность парижанам, что свобода и честь Франции останутся неприкосновенными.

Приехал из Англии король Людовик XVIII, брат казненного во время революции Людовика XVI. Маршалы Наполеона выехали ему навстречу. Король принял их в Фонтенебло, в том кабинете, где Наполеон подписал свое отречение. Людовик XVIII был толстый человек, страдал одышкой и подагрой. Он встал, опираясь на двух маршалов, стоявших ближе других, и сказал, тяжело переводя дыхание: «На вас, господа маршалы, на вас намерен я опираться. Надеюсь, что Франция не имеет более нужды в ваших мечах, но если придется, то я, несмотря на подагру, пойду на войну вместе с вами». Вся эта сцена подробно описывалась в газетах, с тем чтобы растрогать парижан расположить их в пользу короля. Но это подало только повод к насмешкам.

В жаркий майский день Людовик XVIII торжественно въехал в Париж. С ним приехали принцы бурбонского дома и аристократы, некогда бежавшие от революции. Начались приемы и балы при дворе. Вернувшиеся эмигранты образовали какой-то особый слой в населении Парижа и держались в своем замкнутом кругу. Они смотрели на парижан с презрением, а парижане относились к ним с опаской. Ходили слухи о восстановлении феодальных привилегий и об отобрании имуществ конфискованных при революции у эмигрантов-дворян и давно уже перешедших в другие руки. Солдаты, служившие в наполеоновской армии, были переведены на половинное жалованье. Все это тревожило парижан. Но они надеялись на императора Александра.

— Император Александр — вот защитник наших прав! — говорили в обществе.

У Чаадаева Сергей познакомился с Бенжаменом Констаном, известным либеральным деятелем, жившим в изгнании при Наполеоне. Кроме Сергея и Чаадаева, тут были и Матвей с Якушкиным. Бенжамен Констан, человек лет под пятьдесят, с длинными редкими волосами, очень охотно, как бы выполняя этим какую-то политическую миссию, беседовал с русскими офицерами.

— Падение Наполеона, — говорил он, — это урок всем монархам. Прочная власть может покоиться только на конституции, обеспечивающей личную свободу граждан. Личная свобода — это требование нашего века. Наполеон сохранил равенство, но он обезглавил свободу. А что такое равенство без свободы? Это равенство всеобщего рабства. В этом смысле он ученик Робеспьера и якобинцев, несмотря на различие целей. Идеальным правлением является конституционная наследственная монархия, которая одна может оградить личную независимость от насилий многоголового большинства.

— Однако привилегии рождения и богатства тоже нарушают свободу, — краснея, заметил Сергей. Ему было неловко возражать столь знаменитому человеку.

Бенжамен Констан улыбнулся.

— Свобода и равенство не одно и то же, — поправил он. — Привилегии, правда, нарушают равенство, но они никому не мешают спокойно пользоваться личной независимостью, охраняемой конституционным законом. Привилегии ограничивают только право на участие в управлении.