Черная тень над моим солнечным завтра - [31]

— Это чушь! — восклицает Шеболдаев.

— А, что вы делали в два часа ночи в квартире Мак Рэда?

— Я зашел к нему выпить стакан водки.

— Только водки!? Что же по вашему квартира иностранцев — кабак, что ли? Кто вам поверит? — иронизирует следователь.

— Ты щенок! Будешь допрашивать меня — старого большевика и революционера! Мой партбилет подписывал сам Ленин! — возмущается подследственный. — Вы в этих стенах творите контрреволюцию! Чека опошлила террором и насилием идеи революции!

— Замолчи, враг народа! — взбешен чекист.

— Не знаю кто из нас. Сегодня ты имеешь силу, а завтра…

— Уведите его!!! — вопит чекист…

— За Шеболдаевым закрывается литая дверь тюремной одиночки.

— Вот она — свобода, равенство, братство! — иронически шепчет он, хватаясь за грудь от припадка астмы.

Шахматов читает свое обвинение:

«Являясь правой рукой врага народа Шеболдаева, бывший главный инженер «Металлургостроя» Шахматов сорвал стахановское движение и выполняя задание вредительской группы, произвел взрыв газопровода доменной печи № 3, Преступление доказано свидетельскими показаниями и остатками взрывчатых материалов, найденных в его кабинете.»

— Это чушь! Я никогда не одобрял вредительства и в ночь взрыва находился за триста километров от завода! — отвечает Шахматов.

— Это не имеет никакого значения! Вы могли руководит взрывом находясь на расстоянии, — цинично заявляет следователь.

— Для чего, спрашивается? Где же логика? — удивлен Шахматов.

— На конвейер! На конвейер врагов народа! Одного за другим… в массовое производство…! — Взбешен чекист.

33. Монгольская Мадонна

Рука Ирины листает календарь и отрывает листочек. За ее движениями с любопытством следят слегка косые монгольские глаза.

— Что это? — спрашивает Айше.

— Это листья жизни… Каждый день — один листочек, — объявляет Ирина.

Шорская девушка, глядя на листочек, щурит глаза, будто перед ее взором представляется листопад в тайге.

— Три недели ты живешь у нас и все молчишь. Это нехорошо, Айше! Что думаешь ты делать дальше? — спрашивает Ирина.

— Ушла белка. Ушел бурундук. Айше не хочет обратно в тайгу. Страшные охотники поймали отца и брата… Я ждала их целую зиму… Потом пришел голод… Айше хочет убирать эту хижину и готовить чай господину. Ты очень попроси хозяина дома… Он хороший и не захочет прогнать бедную Айше в тайгу… Ей там страшно одной…

— Хорошо, Айше! Я скажу ему…

* * *

Айше хозяйничает в квартире Де-Форреста. Сняв с дивана сиденье, она устраивает его на полу, стелет ковры и шкуру медведя, создавая уют в монгольском стиле.

Подойдя к столу, она с благоговением прислушивается к размеренному тиканью часов и, догадливо прикладывает руку к груди.

— В них есть сердце, как и у Айше. Они знают, когда придет хозяин… Когда этот пальчик покажет здесь, тогда придет он… Однако скоро… И девушка расставляет на крышке круглого столика чайный сервиз и бисквиты.

Звонок. Айше, открывая дверь, встречает Де-Форреста радостной улыбкой.

— Айше, одень новое платье, — протягивает он сверток.

Девушка убегает в свою комнату, а Де-Форрест, закуривая. оглядывает приготовленный для чаепития столик.

— Однако она, чего доброго, переделает меня в монгола, — добродушно произносит он.

Проходит минута и Де-Форрест осматривает свою гостью в шелковом кимоно…

— Настоящая японка! — улыбается американец, всматриваясь в светящееся искренней радостью, изумительное лицо.

— Пить чай! — улыбается Айше и протягивает ему чашку дымящегося чая.

— Садись пить чай, Гейша! Понимаешь?

— Я — Айше! — улыбается девушка, усаживаясь на ковер с особенной восточной грацией. Де-Форрест, в свою очередь, предлагает ей чай.

Низко поклонившись и приложив руку к груди, она берет протянутую чашку.

Де-Форрест сидя на корточках с наслаждением пьет крепкий чай и созерцает неподвижно сидящую Айще. Она кажется отлитой из бронзы статуэткой.

— Какая благодарная натура!… Ты знаешь, Айше, я когда-то занимался скульптурой и создам твой образ. Образ монгольской Мадонны. Он будет лучшим подарком, привезенным из этой холодной страны. Я им украшу свою комнату… Ах, да… ты ведь не понимаешь всего… — шепчет Де-Форрест, созерцая широко раскрытые монгольские глаза.

Молчит Айше, будто бронза, принесшая из седины веков смутную загадку Тамерлана.

* * *

Рука скульптора с длинными пальцами костяной палочкой сглаживает мягкий воск. С каждым движением все яснее вырисовывается очертание, сидящей на корточках восточной Мадонны.

Айше терпеливо позирует. Охваченный творческим энтузиазмом Де-Форрест посвящает все свободное время этому занятию. Творя, он становится фантастом и мечтателем, Ему кажется, что эта маленькая монгольская маска кинематографическим наплывом затемняет образы женщин; веселых, улыбающихся, серьезных и в слезах — курчавых блондинок, брюнеток…

Де-Форрест долго и неподвижно глядит на пламя камина. В него уходят будто тени прозрачные женские лица и все яснее вырисовывается образ Айше — ее изумительный лоб, черные блестящие косы и агатовые, монгольские глаза…

За окном буря. Грохочет гром.

— Мне страшно! — шепчет Айше, инстинктивно прижимаясь к Де-Форресту.

Они вдвоем смотрят на скульптуру.

— Я украшу ею большую красивую комнату. Тысячи людей будут приходить любоваться тобой, Айше, и я им расскажу историю твоего маленького, забытого племени…