Черная тень над моим солнечным завтра - [11]

Полудикие потомки Чингизхана мягкими ичигами[2] топчут блеклые, сибирские цветы. Косыми глазами они разыскивают добычу.

— Ушла белка, — произносит старший охотник с луком.

— Скрылся бурундук[3] — подтверждает второй, несущий ружье.

— Что теперь делать охотнику?

— Плохо. Беда…

Они подходят к деревянной хижине шамана. На кольях изгороди страшным пугалом торчат рогатые черепа быков, украшенные пестрыми тряпками.

Низко кланяющихся шорцев, встречает старый шаман. Желтое, как высохший пергамент, монгольского типа лицо без страстно и спокойно.

— Какие вести принесли, мои друзья? — спрашивает шаман.

— С тех пор, как охотники на людей пригнали в наши горы целые стада рабов, и провели движущиеся дома на железных колесах,- а скотоводов загнали в табуны, будто животных — наступило очень плохое житье, — говорит старший.

— И моя сестра Айше голодает, — добавляет молодой охотник.

— И ушла белка, скрылся бурундук и наступит голод. Мы пришли к тебе за советом. Ты мудр! Скажи, что делать бедному и обиженному племени горных шорцев?

— Спрошу у великого духа, что живет на вершине Испира. Может быть, он смилуется и даст мудрый ответ на ваши вопросы. Много шорцев со всего Алтая приходят ко мне тайными, таежными тропами…

Танцует, беснуется шаман. Оглушительно бьет бубен. Развеваются пестрые ленты на его отороченной куньим мехом шапке. На старческом лице выступает пот.

Охотники с благоговением ожидают конца заклинания.

Лицо шамана искажено судорогой. У рта появляется пена. Он говорит охотникам:

— Те, что владеют теперь рабами и сгоняют вольных скотоводов в стада, будут царствовать еще пятнадцать зим и пятнадцать лет… Потом смерть на огромных крыльях прилетит из земли, что за далеким морем и страшным, небывалом огнем сожжет их до тла и развеет их прах. Те, что владеют рабами понесут кару… и страшна будет та кара… Терпите, друзья, мои… Ждите радостного дня, когда из страны заходящего солнца прилетят добрые духи…

Охотники вновь низко кланяются:

— Спасибо за совет!… — благодарит старший охотник, протягивая шкурку- горностая. — Возьми, мудрый шаман, за радостную весть.

— Нет, нет! Не нужна мне плата. Великий дух одинаково и для меня и для вас сообщил эту радостную весть…

Охотники снова бредут дремучей тайгой.

9. Строители социализма

В переполненном вагоне едут типичные прусские люди из простонародья, старики и молодые, бабы и дети. Полки забиты их нехитрыми пожитками — некрашеными, деревянными сундучками, мешками. Заунывно позвякивают жестяные чайники. Уставшие от дальней дороги, небритые, раздраженные пассажиры в каком-то отчаянии и унынии.

Несколько мужиков пьют чай, остальные курят махорочные самокрутки рассматривая мелькающую за окном тайгу. Они обмениваются репликами:

— Вот и Сибирь!

— Она, матушка. На каторгу едем…

— Жизнь ты, жизнь, невеселая!

— Загнали нас, куда Макар телят не гонял…

— Эх, граждане! Объездил я уже всю страну, в поисках хлеба и счастья. Строил пристань на Мурмане, ловил рыбу в Каспийском море, пилил лес на Медвежьей Горе — все узнавал, где жизнь-то получше… — рассказывает молодой, кудрявый парень с гармоникой.

Пассажиры поворачивают к нему испитые лица, прислушиваясь.

— Ну и где же счастье-то? — спрашивает пожилой усатый рабочий Макар Ильич.

Но вместо ответа, бывалый парень, широко растянув мех своей двухрядки, поет минорную песню:

«Всю Россию я объездил.

Нигде я счастья не нашел.»

Долго звучит в вагоне его заунывная песня под аккомпанемент гармонии.

Захар Кузьмич, шевеля фельдфебельскими усами, приподымает блинообразное кепи и многозначительно почесывая затылок, речитативом произносит частушку-пародию:

«Жить стало лучше, жить стало веселей.

Что стоило три рубля, теперь стоит сто рублей!»

Захару Кузьмичу аккомпанирует гармонист.

* * *

В комфортабельном салон-вагоне едут командиры социалистического строительства: секретарь комитета коммунистической партии Василий Коробов, несколько советских инженеров, Мак Рэд, Де-Форрест, баварец Краус, переводчицы и одетый в штатский костюм Петр Арбузов. Они сидят за столиками, уставленными едой и многочисленными бутылками.

Происходит обычная дискуссия о советских достижениях. Коробов в расстегнутом френче, рисуясь и дымя трубкой, жестикулируя ораторствует:

— Наша промышленная продукция возросла по сравнению С девятьсот тринадцатым годом в три раза. Заработная плата тоже увеличилась в несколько раз. Мы ликвидировали безработицу. Мы строим…

— Однако, в вашей стране отсутствует полнокровный жизненный импульс. Ликвидировав мелкую частную собственность, тем самым вы уничтожили инициативу человека, то есть, ту движущую силу, которая является главным условием процветания и прогресса любой страны, — говорит Краус.

— У нас свободный и радостный социалистический труд! — с пафосом отвечает Коробов, — движущая сила у нас — воля партии и ее вождя!

— Не это ли воля партии?… — иронически спрашивает Краус, показывая на партию заключенных, работающих по прокладке вторых железнодорожных путей. Мак Рэд и Де-Форрест, взглянув в окно медленно проходящего поезда, рассматривают бородатых людей в однообразной грязной оборванной, одежде. Несколько человек сгорбившись несут тяжелую рельсу.