…Царица грозная, Чума,
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
К нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой…
Что делать нам? и чем помочь?..
В 1784 году, за сто десять лет до того, как Китазато и Иерсен открыли возбудителя чумы, русский ученый Самойлович (Данила Самойлович Сущинский) — коллежский советник, доктор медицины, член многих иностранных академий — делал попытки проникнуть при помощи примитивного микроскопа в тайны «язвенного яду». Он был убежден, что чуму порождают какие-то не видимые глазу существа, а не «мистические миазмы», как утверждали западные схоласты.
Из-за несовершенства микроскопов того времени Самойловичу не удалось доказать, что чума вызывается «неким особливым и совсем отменным существом», но его предположения о живой природе чумной заразы полностью подтвердились позднее.
В мировой микробиологии в одном ряду с именами Луи Пастера и Роберта Коха стоит имя Ильи Ильича Мечникова. Лауреат Нобелевской премии, один из основоположников современной медицины, учитель многих поколений микробиологов, Мечников создал гениальное учение об иммунитете человека к инфекционным болезням.
Преследования царского правительства вынудили Мечникова уехать во Францию в Институт Пастера.
Нельзя забывать и о профессоре Григории Николаевиче Минхе, который установил, что бубонная и легочная чума — лишь разные формы одной болезни и что бубонная чума легко переходит в легочную, а последняя неизлечима и крайне заразна.
Велики заслуги и одного из учеников И. И. Мечникова — Владимира Аароновича Хавкина, воспитанника Новороссийского университета. На одной из улиц Бомбея помещается хорошо известный не только в Индии, но и далеко за ее пределами Бактериологический институт имени Владимира Хавкина. Этот институт сыграл огромную роль в научных изысканиях и практической борьбе с чумой в Индии.
Основатель и руководитель этого института доктор Хавкин, народоволец, изгнанный из пределов России, нашел противочумную вакцину и решил проверить, вызывает ли убитая вакцина иммунитет. Он испытал на себе действие чумного яда. Напрасно его ближайший помощник Сюрвайер предупреждал его о смертельном риске подобного опыта. Хавкин был непоколебим — ведь речь шла о создании вакцины для прививок миллионам людей.
Учеником Мечникова был также Даниил Кириллович Заболотный.
Весь город провожал студентов-добровольцев. Газеты пестрели напутствиями: «Счастливого пути, патриоты! Ждем вас победителями!». В уличных витринах были выставлены фотографии отъезжавших. На улице их узнавали прохожие, вездесущие мальчишки стайками гонялись за ними.
Перед самым отъездом в актовом зале университета собрались профессора и студенты. Собрание открыл Курлов. Он призвал студентов отдать все силы борьбе с «черной смертью» и остановить ее страшное шествие.
Добровольцы уезжали утром следующего дня. В разношерстной толпе провожавших то и дело мелькала курловская бородка. Профессор был обвешан свертками, словно рождественский дед.
— Я вам, господа, подарочки купил! На дорогу. Берегите, берегите себя! И помните: погибнуть — не доблесть, надо победить!
Раздался свисток. Заиграл духовой оркестр. Под звуки походного марша поезд медленно тронулся в путь.
Прощай, Томск!
Мерно стучат колеса. Каждый по-своему переживает отъезд: одни молчат, другие что-то насвистывают, третьи перекладывают вещи….
Стоя у окна, Бутовский смотрит, как навстречу бегут ели, кедры и пихты, припорошенные первым снежком.
В сутолоке сборов он забыл о своих близких, а теперь перед ним возникла опрятная комнатка матери, старинный киот, перед которым всегда теплился огонек лампады…
Бутовский родился в семье сельского священника. Он успешно закончил курс духовной семинарии, отлично сдал выпускные экзамены. Но никто не подозревал, что он знаком с трудами Чернышевского, Белинского, Герцена, Писарева, увлекается естественными науками. Нет, юношу не прельщала духовная академия, о которой мечтал отец.
Отвлеченной, далекой от действительности была семинарская наука. А за толстыми стенами семинарии кипела жизнь, никак не походившая на то, о чем говорилось в пожелтевших от времени богословских трактатах.
Миша твердо заявил отцу:
— Хочу в Томский университет. Не калечить людей, а лечить.
Около Красноярска студенты увидели первый эшелон с беженцами из Маньчжурии. В Иркутске встретили второй. Перрон был заполнен людьми, вырвавшимися из когтей «черной смерти».
— Вы в Харбин?! Да ведь там чума!..
Ранним теплым утром первого декабря питомцы Томского университета прибыли в Харбин.
Выйдя на безлюдную привокзальную площадь, Бутовский сделал первую запись в карманной книжечке: «Не опасность пугает нас, — нет, а серьезность положения и недостаточность нашей подготовки: ведь мы еще не врачи…».
Студентов поселили в небольшом двухэтажном здании с протекающей крышей и выбитыми стеклами. Углы мрачных и холодных комнат были затканы паутиной.
— Средств нет, господа. Борьба с чумой находится еще в стадии организации… — оправдывался сопровождавший группу представитель Китайско-Восточной железной дороги. — Ежели вам не угодно тут, я доложу управляющему дороги…
