Черная Скала - [74]

— Он в первом кабинете, — пояснила она. — Можно не стучать.

Я вошла, и доктор Эммануэль Родригес, не говоря ни слова, тут же встал и, обойдя вокруг меня, плотно прикрыл дверь. Он заметно прибавил в весе; его загар полностью исчез.

Я сказала:

— Наверно, вы догадываетесь, зачем я пришла.

— Нет, Селия. Понятия не имею. — Он уселся напротив меня. Я видела, что он нервничает.

— Элен родит гораздо раньше, чем я. Так что у меня еще есть время, чтобы избавиться.

Он оглядел меня с головы до ног:

— Ты уверена?

— Абсолютно. — Почему-то мне даже не хотелось плакать. Слезы остались в прошлом. — Мне нужна ваша помощь. У меня нет денег, мне не на что жить. Вы должны мне помочь. — Мой голос звучал тихо и монотонно.

На мгновение он откинулся на спинку кресла. Потом потер лицо, как будто хотел проснуться.

Я увидела у него на столе недавнюю фотографию. Вся семья была снята на фоне какого-то замка. На Элен Родригес был широкий розовый жакет для беременных, волосы спрятаны под элегантную шляпку. Настоящая английская роза.

Он спросил:

— Откуда мне знать, что это мой?

Я не поняла, о чем он спрашивает.

— Как я могу быть уверен, что ребенок не от Вильяма? — И дальше: — Или еще от кого-нибудь, с кем ты могла быть за эти два месяца?

— Никого не было.

— И я должен поверить тебе на слово.

Я уставилась на него, он должен знать, что я не лгу!

— Селия, я оставил тебе деньги, когда уезжал. Используй их, чтобы избавиться от своих неприятностей.

— Может быть, я хочу их сохранить?

Доктор Эммануэль Родригес сделал глубокий вдох, потом выдох. В первый раз он взглянул на меня с некоторой теплотой и, возможно, сочувствием. Его глаза казались скорее зелеными, чем карими, зелеными, как бывает зеленым море.

— Я не могу тебе помочь, Селия. Мне очень жаль. Если ты решишь его оставить, а я надеюсь, что ты этого не сделаешь, — это будет твой выбор. Я могу порекомендовать тебе доктора, очень хорошего доктора. Он здесь, в городе.

— Я слышала, девушки иногда умирают во время этих операций.

— Нет, если их выполняют профессионально, по всем правилам. Это очень быстрая операция. Я не стал бы советовать тебе кого-то, в чьем профессионализме я не был бы уверен.

— Вы когда-нибудь думаете о нас?

Он посмотрел на свои руки.

— Да. Но не в том смысле, как тебе хотелось бы.

— А как мне хотелось бы?

В дверь постучали, и голос регистраторши произнес:

— Доктор Родригес, вам звонят. Соединить вас?

— Да, — ответил он. — Дайте мне еще две минуты, спасибо. — И продолжил: — Не знаю, Селия. С какой-то тоской или с желанием. Но теперь это все равно неважно, правда? — Он встал и провел руками по волосам. — Я очень надеюсь, что ты не станешь усложнять себе жизнь и обратишься к Чарльзу. Ты видела его в «Авалоне» — Чарльз Смит, гинеколог, помнишь? — Он нацарапал номер на клочке бумаги и отдал мне. Потом открыл бумажник и достал оттуда три двадцатидолларовые купюры. — Только, пожалуйста, не говори ему, что это от моего ребенка ты хочешь избавиться. — И он улыбнулся.

— Вы так же поступили с Бриджит, да?

— Мне очень жаль, Селия. Мне жаль, что это случилось с тобой. — С этими словами он обошел вокруг стола, распахнул дверь и держал ее открытой, пока я не вышла.

Мне хотелось сказать кое-что еще. Но я не могла.

30

Теперь я твердо знала: все дороги ведут в никуда. Миссис Джеремайя была права. Мне не суждено быть счастливой. Моя жизнь с самого начала была несчастной — и будет такой всегда. Я сбежала от одного чудовища, чтобы попасть в лапы другому. Это второе чудовище было иной породы, и оно было намного опаснее, потому что я его любила. А он не любил меня. Он никогда меня не любил. Он выпил меня, как стакан рома, и выплеснул остатки. Его собственный ребенок сказал мне, что такое уже случалось, и я всем своим нутром сразу поняла, что это правда. Я не была первой. Но я не буду и последней. Если я встречу его на улице, он перейдет на другую сторону, притворившись, что мы незнакомы. Притворившись, что не знает вкуса моей кожи, не знает, как я пахну, не знает, как ощущаются мои бедра на его талии, когда я обхватываю его ногами. Я вовсе не была его солнышком, его светом во тьме. Он разобьет тебе сердце, сказала миссис Джеремайя. Она не ошиблась.

Тамана… Место, где ничего не меняется и где тем не менее все изменилось. Когда оказалось, что мне некуда деваться, я думала, что смогу там жить. Что этот белый человек что-нибудь для меня подыщет. Что моя тетя обо мне позаботится. Ее дом был моим домом. Я могла объезжать поля, играть с детьми, чистить конюшни. Это могло стать моей жизнью. Но я его разочаровала. Та, которую я любила, моя обожаемая тетя, умерла. Меня больше не хотели там видеть.

У меня ничего нет. Мне некуда идти. Если я вернусь в Черную Скалу, все станут говорить: «Ну конечно, Селия сбежала, чтобы устроить себе жизнь, а когда ничего не вышло — вернулась не солоно хлебавши. Посмотрите, к чему она пришла! Ни отца, чтобы признал ребенка, ни денег, чтобы его кормить!»

В результате я живу в Лавентиле в одном доме с двумя мужчинами — один из которых очень некрасивый, но добрый, а другой — смазливый мерзавец — и с их матерью, и, в конце концов, видимо, выйду замуж за некрасивого, и что потом? Ждать, пока умрет их мать, чтобы можно было считать жалкий маленький домик своим? Люди будут спрашивать: а откуда взялся ребенок? Этот маленький полукровка?