Чёрная радуга - [31]

— Ух! — вздохнул толстяк. — Вот так задачка!

— Неужели вам и самому не интересно узнать, что же здесь все-таки за язык, и о чем пытался нас предупредить автор текста?! — удивился ворхут, глядя на своего слугу.

— Хочется-хочется, — недовольно отозвался тот. — Только вот за сутки такую задачку не одолеть. Даже мне.

— Ладно, не буду торопить, — улыбнулся командир арвингов. — Итак, а вы, господин Хромыль, соберите все ценное, что хотели бы взять с собой… Если оно у вас еще осталось. И переходите во второй вагон. Там уже спит один ваш знакомый, папа Саши.

Старик грустно кивнул:

— Да уж! Ему тоже досталось. Да и мальчугану. Они тоже потеряли близкого им человека. А мне? Что мне? Все, что было у меня дорогого, я уже потерял. Осталась лишь моя никчемная жизнь, которую вы приказываете мне спасти.

— Мир велик, и он опутан невидимыми нитями судьбы, — тихо сказал Га-тор. — Все обитатели этого мира, словно пауки, ткут свою собственную нить жизни. И эти сотни и тысячи нитей переплетаются, образуя узор, образуя паутину, в центре которой бьется сердце этого мира. И хотите вы или нет, но ваша нить еще обязательно пересечется с нитью вашего сына. Не сегодня так завтра…

— Занятный взгляд! — улыбнулся Хромыль.

— Так считают плетельщики инталы в Пустоши, — пояснил ворхут. — Когда-то я воевал в тех краях. Думаю, инталы не сильно ошибаются, проповедуя такой взгляд на жизнь.

После этих слов командир арвингов вместе с Хромылем покинули вагон, оставив в нем ученого Ирремахена, которому предстояло перенести на бумагу все загадочные руны. Лишь Саша был заинтригован происходящим настолько, что не мог просто так оставить странную комнату сумасшедшего.

— Саша, пошли! — позвал Га-тор.

— Господин арвинг! Господин арвинг! — по всей видимости, мальчик хотел остаться в «доме» Хромыля. — Разрешите мне присутствовать при работе этого человека. Я только одним глазком посмотрю…

Ворхут улыбнулся и потрепал шелковые волосы Саши.

— Конечно! — сказал он. — Оставайся! — потом кивнул сопровождающему арвингу. — Присмотри за ним! Ответишь за его безопасность!

Бессмертный кивнул.

* * *

— Вы знаете сотню языков? — спросил мальчик. Он сидел на полу, за спиной ученого, и наблюдал, как тот тщательно переносит все эти диковинные закорючки на бумагу.

— Сотню не знаю, но сложно найти такой язык, который был бы мне незнаком, — гордо заметил толстяк Ян.

— Но ведь этот же не знаете, а ведь его написал всего лишь сын Хромыля, который нигде кроме как в Хегенскоффе и не бывал за свою короткую жизнь!

— Где он бывал, это уже не важно, — отмахнулся ученый. — Ты знаешь, голодранец, что арвинг, забирая себе тело человека, приобретает не только его оболочку, но и память, и даже грехи. Вместе с тем и оставляют нечто большее, чем просто тело.

— Да? И эти грехи нужно искупить? — удивился Саша.

— Хе! Как ты себе это представляешь? — Ян повернулся к мальчику. — Думаю, все арвинги изначально грешны.

— А это как?

— Бессмертие — это вовсе не дар, преподнесенный им ренсъелями. Это скорее проклятие, с которым нужно жить, жить каждый день, из века в век.

— Проклятие? — удивился мальчик.

— Конечно! Они помнят ужасы Междувековья, когда царствовала дюжина королей Элендига. Если бы не кровавые века Междувековья, то род арвингов был бы куда многочисленнее. Но войны и гонения сделали свое дело. Между тем бессмертным все же дано увидеть закат мира, ужасную его смерть. Скорее всего, нам с тобой это не грозит, а вот моему господину, к примеру, будет очень тяжело стараться удержать в руках рассыпающийся мир. То, что он лелеял несколько веков подряд, пойдет прахом, несмотря на все его старания…

— Почему вы так думаете?

— Что почему? Почему мир пойдет прахом? Потому что все всегда имеет свое начало и свой конец…

— И господин командир это увидит? — восхищенно произнес мальчик.

— Вполне возможно, что и не увидит, даже очень возможно, — прошептал толстяк и вновь принялся за работу. — Помяни мое слово!

После короткой паузы мальчик снова обратился к толстяку.

— Господин Ирремахен, а память самого арвинга остается человеку вместе с кожей?

— Черт, как же ты меня достал! Достается, достается! Только частично. Это словно чужие сны. Всплывают в самые неожиданные моменты, но с чего начинались и чем закончились, понять почти невозможно. Так, обрывки, полный хаос образов…

— Интересно, у кого бессмертные будут забирать кожу, если они воюют друг с другом? — задумчиво произнес мальчик.

Лингвист опустил лист бумаги и покачал головой. А ведь мальчишка дело говорил! Ну, были раньше нагские кампании или микриновые войны в пустынях Пустоши. Был враг, у которого без зазрения совести арвинги могли забирать тела. Что же теперь? Бывшие братья, а, по сути, и настоящие, воевали друг против друга. Одинаково древние арвинги делили тела. И сразив брата, бессмертный воин рвался в гущу схватки, спешил вперед до тех пор, пока не падал, пораженный ударом одного из своих высших родичей. И после он попадал в госпиталь, где под стражей содержались пленные арвинги противника, и он выбирал понравившегося себе и отнимал у того тело, оставляя свою окровавленную, обреченную на смерть оболочку. И только что здоровый арвинг попадал в новое тело и падал на пол, корчась от боли, не смея пошевелить раздробленными ногами, и его сознание обволакивал туман спасительного обморока. А между тем вековая память двух истинных братьев соединялась в одном носителе — по-прежнему бессмертном и как никогда жестоком.