Черная пелерина - [6]

Воцарилась тишина. Лепер после раздумья сказал:

— Дорогой маэстро, если вы не желаете, чтобы известие о пропаже брошки дошло до ваших гостей, а прислуге доверяете, то я не вижу, какой должна быть моя роль… Может быть, вы как известный криминолог могли бы самостоятельно вести это дело, — закончил он шутливо.

Дюмолен улыбнулся.

— Разумеется, будет время и на это тогда, когда вы капитулируете. В данный же момент прошу вас не остывать к этому делу. Я ведь вам еще не сказал об одном небольшом обстоятельстве. Наша служанка, Анни Саватти, как только узнала о таинственном исчезновении этой как бы там ни было дорогой безделушки и будучи припертой к стене моей супругой, призналась, что кухарка Агнесс принимала вчера гостя… Вы слыхали о Жакобе Калле?

— Жакоб Калле? Парень под темной звездой, воришка и авантюрист, — комиссар хлопнул себя обеими руками по бедрам. — Но ведь это же сын Агнесс.

— Конечно. Разве от вас что скроешь?!

Лепер посуровел. Он не любил, когда кто-то позволял себе подтрунивать над ним. Вдобавок он выступал сейчас в роли официального лица.

Агнесс Калле была родом из От-Мюрей. Семь или восемь лет назад, когда сын ее отбывал заключение, а самой Агнесс очень не везло, комиссар сам рекомендовал ее Дюмоленам. Шарль Дюмолен сентиментально относился к людям своего родного городка, он принял Агнесс и не жалел об этом. Эта незаметная и невеселая женщина оказалась добросовестной работницей и отличной кухаркой. Жакоб, после того, как отсидел срок, несколько раз посещал свою мать в От-Мюрей, а когда-то даже оказался в Париже. Но по истечении некоторого времени выяснилось, что Жакоб пребывает в состоянии хронической коллизии с законом, а вдобавок ко всему Лепер как-то выразил при писателе предположение, что молодой Калле во время войны сотрудничал с оккупантами. Шарль Дюмолен, очень щепетильный по отношению ко второму пункту, рассердился и строго-настрого запретил Агнесс принимать у себя сына. Вообще-то сама Агнесс называла Жакоба ублюдком, и, казалось, она не хочет иметь с ним ничего общего. Это все знал комиссар Лепер.

— Так, значит, Жакоб Калле находится в От-Мюрей!

— Мы этого не знаем, комиссар, — живо отозвалась мадам Гортензия. — Вчера был.

— Вчера был в вашем доме?

— Да, у Агнесс.

— И вы его видели?

— Кого, Жакоба Калле? Нет, откуда? Муж ведь говорил, что об этом сообщила Анни.

— Вся прислуга сейчас дома, к вашим услугам, — сказал Дюмолен.

Мадам Гортензия вежливо справилась о здоровье мадам Сильвии.

— Сестра по-прежнему чувствует себя плохо. У нее значительная предрасположенность к мигрени.

Анни Саватти была приличной девушкой. Ее темные выразительные глаза напоминали об итальянском происхождении. Покрасневшие в данный момент веки свидетельствовали о том, что не все обитатели дома на холме сохраняли спокойствие в то утро.

Комиссар Лепер очень плохо переносил вид страдающих молодых женщин. Он задавал себе вопрос, как случилось, что он не заметил скромного обаяния этого создания до сих пор.

Девушка уселась на краешке стула и ждала.

— Вы видели вчера Жакоба Калле?

— Боже мой, какая я несчастливая! Кто бы мог подумать! — взорвалась Анни. — Я видела Жакоба, мсье комиссар. Он с обеда сидел в комнате Агнесс. Как пришел, сразу мне представился. Когда хозяева встали из-за стола, я занесла ему поесть. Агнесс была занята на кухне. Агнесс вела себя очень странно, она с ним вообще не разговаривала. Мадам Дюмолен постоянно к нам заглядывала, и у Агнесс все из рук валилось, потому что он в той комнате все время насвистывал. А потом Жакоб, то есть сын Агнесс, сказал, что может остаться до вечера, потому что его поезд на Тулон отходит в десять с минутами, а он хотел бы еще пойти прогуляться… Потом приехали эти господа. Я, конечно, никуда не могла пойти, несмотря на то, что было воскресенье. Он, то есть, этот Жакоб Калле, сказал, что От-Мюрей — ужасная дыра, и он сейчас возвращается в Тулон. Тогда Агнесс запретила ему выходить из комнаты, потому как было еще видно. Агнесс больше всего на свете не хотела, чтобы господа узнали о том, что Жакоб приехал, а мадам Дюмолен, как на зло, все время приходила на кухню. Ну, он разозлился, даже повысил голос. А в это время Агнесс услышала, что кофе кипит. У нас кофе заваривается в керамической посуде, а не в экспрессе, и как перекипит, то совершенно теряет аромат. Агнесс разозлилась и приказала приготовленный кофе отнести на террасу. Когда я возвратилась, то молодого Калле, то есть Жакоба, уже не было. Какое ужасное несчастье!

— Какое несчастье? — удивился комиссар Лепер.

— С этой брошью, прошу прощения. Я порядочная девушка. Я два года работаю у Дюмоленов. Никогда ничего не пропадало. У меня мать и младшая сестра, школьница. Я им помогаю. Какая я. несчастная! Мадам Дюмолен сегодня в первый раз повысила на меня голос, она сказала, что я, наверное, вожу к себе парней, а ведь это неправда… И я тогда сказала, что он был здесь…

— Успокойтесь, прошу вас, — сказал комиссар Лепер мягко, а потом прибавил: — Жакоб Калле для вас компания неподходящая.

Анни вытерла набежавшие слезы тыльной стороной ладони.

— Агнесс говорит, что Жакоб — жертва войны.