Чёрная музыка, белая свобода - [26]

всех его идейных построений, естественно, остается проблема расового самоутверждения.

Характерно в этом отношении высказывание одного из вьщающихся музыкантов свободного джаза, Джозефа Джар-мана, из Чикагского художественного ансамбля. В стихотворной аннотации, которую Джарман предпослал одному из альбомов своего квартета, он пишет: «Стремитесь изменять, стремитесь восставать — подстрекайте не к бунту, подстрекайте к революции... Помните: яд — вот что Запад дал бы нам... Господь вещает: „Усиливай борьбу, лови момент..." [31] Любопытно, что здесь революционный экстремизм отчетливо сочетается с расовой нетерпимостью и теологическим обоснованием насилия.

Эсхатологические видения, отрицание западных духовных ценностей, ощущение культурного вакуума, связанные и с социально-культурной маргинальностью, и с острой потребностью аутентичной самореализации, — характерные черты мироощущения многих музыкантов нового джаза. В этом смысле довольно типично высказывание Энтони Брэкстона: «Мы находимся накануне полного краха западных идей и жизненных ценностей. Мы находимся в процессе разработки более значительных ценностей, и наша музыка — непосредственное проявление этого»[32].

И хотя джазовый авангард демонстрирует довольно широкий идеологический спектр: от пантеизма и мистицизма Джона Колтрейна до анархизма Арчи Шеппа и экстремистского национализма Клиффорда Торнтона, от космического мессианства Сан Ра до революционаризма Джозефа Джармана — все эти разнонаправленные тенденции объединяет социально-критический пафос, нравственная, морализаторская установка и, конечно, высокий уровень расового самосознания.

Но в результате этого идейного плюрализма новый джаз не стал искусством тенденциозно-идеологическим. Носителями его идей, его социальных опосредовании, его внехудо-жественных, внемузыкальных истоков, в том числе и его негативизма — социально-критической направленности, — всегда оставались лишь элементы формы, техники, художественного метода. Эта опосредованно-художественная форма передачи идеологического содержания — принципиальное отличие нового джаза от традиционного, где господствовали давно дискредитированные в серьезной музыке принципы «эстетики выражения» (ориентация на элементарную ассоциативность). Именно в этом принципе художественного отражения, используемом новым джазом, — основное эстетическое отличие подлинно высокого искусства от искусства массовой культуры. Не следует также забывать, что идея в свободном джазе всегда носит личностный, персонифицированный характер, что обусловлено особенностью его художественного метода.

Но, с другой стороны, если рассматривать понятие «идеология» как некий абстрактно-теоретический процесс — процесс абстрактного моделирования реальности, противопоставляя, как это делал еще Маркс, научное и идеологическое мышления, видя в идеологии понятие, направленное на стабилизацию системы, ориентирующее не столько на истину, сколько на поведение (как правило, сводя его к конформизму), то тогда, конечно, новый джаз полностью деидеологичен. К тому же внутренняя свобода и развитая саморефлексия (имманентные личностные качества музыканта-импровизатора) неизбежно противостоят в эстетике фри-джаза соблазнам идеологического схематизма. Новый джаз, основываясь на принципах идейного и духовного плюрализма, слишком негативно диалектичен, чтобы оза-

ботиться стабилизацией (эстетической, социальной или иной другой). Парадокс новоджазового функционирования состоит в том, что в нем сам механизм процесса свободной импровизации неизбежно фильтрует, снимает неимманентные для личности импровизатора идеологические мифологемы. Свободная импровизация (ее экстатичность, спонтанность, ненормативность) гарантирует личностную и идейную подлинность музыки. Поэтому-то в авангардном джазе сама музыка успешно противостоит идеологическим иллюзиям ее создателей, тяготея не к внешней идеологической иллюстративности, а к глубинной и персонифицированной идейности.

Революционное действие: джазовое эхо

Зрелость расового негритянского самосознания, ощутившего и свое отчуждение, и свою связь с африканской культурой, и свое новое историческое предназначение, обусловила переход негритянского освободительного движения к прямому историческому действию, нередко принимающему форму насильственных акций. Апостолы этого нового движения: Малькольм Экс, Лерой Джонс (Амири Барака) и особенно Франц Фанон — немало потрудились над пропагандой идеи тотального насилия и радикального отрицания европейской цивилизации, над идеей превосходства «черной эстетики».

Для многих расово мыслящих черных музыкантов авангарда, оказавшихся в плену идеологизма, ложного осознания социальных явлений, чрезвычайно соблазнительными явились два момента в рассуждениях идеологов черного национализма о прямом историческом действии, рассуждениях, полных пафоса насилия и апокалиптического сгущения

красок. Во-первых, художническое восприятие черных джазменов чутко уловило в их проповедях элемент эстетизации насилия, а во-вторых, музыканты фри-джаза с готовностью приняли их тезис о насилии как о последней возможности личностной самореализации для афроамериканца. (В последнем экстремисты были отчасти правы, ибо трагическая невозможность выбора и отсутствие возможности реализовать себя в качестве волевого субъекта истории чрезвычайно остро переживались молодой негритянской интеллигенцией.) Поэтому-то утверждение леворадикальных идеологов черного национализма, что лишь стихийное, спонтанное действие, опирающееся на освобожденные силы подсознания, является подлинно революционным актом, нашло свое опосредованно-эстетическое воплощение в технике и философии нового джаза.