Чёрная маркиза - [42]

Но Жаклин была слишком ошеломлена.

— Что ты… делаешь? — пролепетала она, взирая на него совершенно круглыми глазами, превратившимися в настоящие блюдца, и Дидье, с невероятной нежностью вдруг вспомнив ту ночь, что их соединила, тихо ответил:

— Прошу твоей руки. Ты выйдешь за меня замуж, Жаклин?

Огромные глаза Жаклин начали стремительно и подозрительно темнеть, как море в шторм, и Дидье торопливо продолжал, не отводя взгляда, как укротитель перед маленькой, но очень свирепой тигрицей:

— Я понимаю, palsambleu, что ты не о таком муже мечтала, Жаклин, но у нас растёт дочь, ей нужен отец, и у меня есть такое приданое для неё, какого нет и у испанской королевы, клянусь Богом!

Чёрт, и далась же ему эта злосчастная королева, за последние несколько дней он только её и поминает!

— Что?.. — ещё раз повторила Жаклин, уже вполне себе грозно, и Грир предупредительно кашлянул.

Набрав в грудь побольше воздуха, Дидье выпалил одним духом:

— Испанский галеон, груженный индейским золотом, лежит на дне в месте, которое знаю только я… и… и я хочу, чтоб это золото стало наследством и приданым нашей малышки. И тебе больше никогда не придётся улаживать дела чёртовой Ост-Индской, у тебя будет столько новых тряпок и… судов, сколько ты захочешь… и… и я не вру! — с жаром закончил он, усаживаясь прямо на пол и с беспомощной мольбой оглядываясь на Грира. — Помоги мне, Бога ради, кэп, я ж никогда раньше этого не делал!

— Можно подумать, я делал, — огрызнулся Грир, тем не менее выступая вперёд. — Джекки, парень не врёт, и я лично, чёрт возьми, помогу вам поднять со дна эту паршивую посудину для того, чтобы ты перестала донимать меня своей клятой Ост-Индской… Давай скажи уже что-нибудь, Джекки, ты же обычно такая говорливая, провалиться мне на этом месте!

И Жаклин сказала, снова крепко хватая Дидье за волосы:

— Выйти за тебя замуж? Сейчас? Когда ты в этих жутких лохмотьях?

— Вот ещё, жутких! Зато они чистые, — обиженно бормотнул Лукас, но никто не обратил на него никакого внимания.

— Да! — отчаянно подтвердил Дидье.

— Здесь? В нашей церквушке-развалюхе? С глухим и полуслепым кюре?

Дидье кивнул, умоляюще глядя на неё:

— Я знаю, что я не подарок, Жаклин, но ради Ивонны…

— Господи, ты рискнул жизнью, чтобы только увидеться с нею… — прошептала она, закрывая глаза. А потом снова глянула на него — с тигриным прищуром. — Но ты даже не сказал мне, что любишь меня, Дидье Бланшар!

Все затаили дыхание.

А, чёрт…

Дидье прикусил потрескавшиеся губы, а потом хрипло проговорил:

— Я мог бы соврать тебе, но не совру, ma petite. Я никого не хочу больше любить. Никогда. Но ты — мой друг. Мать моей девочки. Я умру за тебя. За вас обеих.

— Ты уже чуть не умер, дурак! — сдавленным голосом прокричала Жаклин, и из глаз её вдруг брызнули слёзы. — Не смей так говорить! Я тебя сама убью! Ты понял?!

— Понял, понял, — быстро согласился Дидье, улыбаясь во весь рот с величайшим облегчением. О Боже, он был готов целовать ей ноги, но не решался. — Так значит, ты согласна, ma beaute?

— Да, чтоб тебя черти взяли! Вставай сейчас же! О Господи Иисусе, я выхожу замуж, как какая-то… нищенка! В мужских бриджах! Ни колец, ни белого платья, ни цветов, ни… Ни слова больше, Дидье Бланшар, а то я передумаю! И ничего смешного, вы, проклятые остолопы!

— Фурия, — прошептал Грир себе под нос так, чтоб его слышал только Моран.

— Гарпия, — почти беззвучно согласился тот.

— Вы что-то сказали? — нежно осведомилась Жаклин, склоняя голову к плечу и разглядывая их в упор.

— Спросил тебя, где здесь церковь, — без запинки отозвался Грир.

* * *

Было всё ещё темно, и Дидье вновь машинально удивился тому, что, оказывается, эта сумасшедшая, дикая, волшебная ночь ещё не закончилась. Сперва все они долго карабкались по каменистой горной тропинке, залитой лунным светом, мимо одуряюще пахнущих кустов дикой розы, а потом ещё дольше стучали в дверь маленького приземистого домика кюре. Когда тот вышел на крыльцо, подслеповато щурясь на незваных гостей, Жаклин так же долго объяснялась с ним — до тех пор, пока потерявший терпение Грир не раскрыл священнику ладони и не высыпал туда пригоршню золотых монет из кожаного мешочка, буркнув:

— На нужды вашей церкви, святой отец.

И кюре, и Дидье бурно запротестовали, но осеклись, даже при зыбком свете луны разглядев волчью усмешку Грира.

— Но брачующиеся должны исповедаться и причаститься Святых Тайн! — с жалобным негодованием вскричал наконец кюре.

— На здоровье, — исчерпывающе высказался Грир.

— Sapristi et sacristy! — обречённо прошептал Дидье, глядя на медоточивую улыбку Жаклин и чувствуя, как всё нутро у него скручивается узлом. — Исповедаться?!

— Впадаешь в грех богохульства или как он там называется? — с интересом осведомился Лукас, вертевший головой во все стороны, и Дидье только зубами скрипнул. Близнецы были совершеннейшими безбожниками, как и сочинители их любимых научных трактатов, и потому у него просто руки чесались влепить Лукасу хороший подзатыльник, искупив этим хоть какой-нибудь свой грешок. Ну хоть самый маленький…

Из исповедальни Дидье вывалился весь взмокший, с ощущением, что его вывернули наизнанку, и глубоко вздохнул, прикидывая, не сотрёт ли он колени по самое не балуйся, когда будет исполнять епитимью, наложенную на него стареньким отцом Филиппом.