Черная любовь - [41]

Но все только что сказанное о незнакомках, за которыми хочется пойти на край света, тем более верно для потерянных возлюбленных, которых желаешь отыскать вновь. В тот день на мосту Искусств мне показалось, что я задыхаюсь от боли, мое сердце сдавило до потери дыхания, вдруг, десять лет спустя, мне стало ее не хватать, как вырванной из меня частицы моего существа, как кислорода, когда тонешь, и единственное, что я мог сделать для облегчения страданий, было отправиться за ней сейчас же.

В первом же попавшемся кафе я бросился к справочнику и искал — тщетно — ее фамилию среди всех абонентов Парижа и предместий. Может быть, она уехала в провинцию или за границу. Или вышла замуж и носит другую фамилию. И во всяком случае, не такая она была, чтобы лично записываться в абоненты чего бы то ни было. Надо было искать на месте. Словно под кайфом, с удвоенной энергией я кинулся на поиски, сначала в такси, потом пешком, в несколько уголков Парижа и пригорода, с которыми ее, по моим воспоминаниям, что-то связывало в определенный момент ее жизни. Беспорядочные, совершенно бесполезные метания страдающего зверя — прошло десять лет, и вдобавок было воскресенье — правда, они мало-помалу утомили мое тело и положили конец исступлению. Вернувшись к себе, я лихорадочно выгреб все, что у меня осталось от нее: записки, письма, уцелевшие перед лицом гнева, а потом безразличия и переездов, ежедневники того времени — все, что могло послужить источником информации, и так в течение ночи, часто с бьющимся сердцем я вновь пережил целые периоды нашей истории.

К утру я отыскал три-четыре имени ее друзей с телефонами. Но их уже нельзя было найти по этим номерам, и только на один звонок подросток ответил мне, что «мама уехала в отпуск на Мартинику». Я так настаивал, что он дал мне номер телефона в Фор-де-Франс. Я позвонил сразу же, забыв о разнице во времени, и, помню, разбудил среди ночи какую-то старушку. Она говорила по-креольски и знала лишь несколько исковерканных французских слов. Я понял все же, что ее дочери нет дома и мне надо перезвонить завтра. Короче, я все же наконец дозвонился до подруги Летиции, которая, как оказалось, давно уже не была ее подругой («она мне достаточно крови попортила; до сих пор не отдала тринадцать тысяч франков; не я одна, все на нее в обиде»). Она не знала, что с ней случилось, «лучше не знать», и все, что она могла мне сказать — что пять-шесть лет назад она слышала, что Летиция уехала в Квебек.

Я сразу же позвонил в монреальскую справочную службу. О чудо: некая Летиция Оливье проживает по адресу 3445, улица Кот-де-Неж. Тогда меня охватила паника. Что я ей скажу. Как она примет меня? Не может быть и речи о том, чтобы пропустить эту встречу. Если я вызову у нее хоть малейшее раздражение, она бросит трубку, сменит номер телефона, заплатит за то, чтобы ее не включали в справочник, снова уйдет во тьму, я навсегда потеряю ее.

Я медлю, жду целый час (при звонках из одной страны в другую время, в течение которого оба собеседника одинаково настроены поддерживать разговор, весьма незначительно), я упражняюсь, записываю формулировки, пробую голос. Наконец, после двух дней робости, я бросаюсь в бой. Никого. Звоню опять.

Никого. Третья попытка — то же самое.

Я лихорадочно набираю номер со все большим волнением, совершенно забывая о разнице во времени. Наконец однажды ночью (там часов десять вечера) я слышу, что линия занята. Это длится по меньшей мере три четверти часа. Тогда я, доведенный до отчаяния, делаю последнюю попытку, прежде чем лечь спать: трубку снимают! Словно бросаясь в ледяную воду, я называю себя, говорю готовую фразу. И слышу голос женщины зрелого, даже весьма зрелого возраста с квебекским акцентом. Это не может быть она. Нет, Лэ, конечно, умеет подражать голосам, но не до такой степени! Я сразу же отказываюсь от своего намерения, даже не услышав отрицаний в ответ на мои смущенные вопросы.

Через десять минут отчаяния меня снова охватила лихорадка. Вопреки стыду я вновь набираю номер: а если я не туда попал, или это все же была Лэ, и я не узнал ее, а она не успела узнать меня, или же эта женщина живет с ней в одной квартире?

Женщина на том конце провода снова сняла трубку. Она не рассердилась, а ответила довольно спокойно: «Меня не первый раз этим достают». Она сказала, что Оливье — очень распространенная фамилия у гаитян (сама она гаитянка), и она думает, что есть какая-то другая Летиция Оливье «в Вердене», потому что однажды по ошибке она получила страховое свидетельство, адресованное ей. «Не за что!»

Я никогда еще не был в Квебеке. Только после нового звонка в справочную южного пригорода Монреаля я понял, что Верден — городок к югу от Монреаля. Но там не было абонентки по имени Летиция Оливье.

И все же у меня были достаточно точные сведения и достаточно много свободного времени — стыдливая формулировка: тогда я был безработным, — чтобы поддаться искушению авантюры, что я и сделал. Я приехал в Монреаль в разгар референдума, снова шла речь о независимости Квебека. Короче, несколько квебекцев из кругов телевидения и кино, с которыми я познакомился в Париже, были поглощены общественной работой и слишком заняты, чтобы хоть сколько-нибудь помочь мне, разве что предоставили мне жилье. Кроме того, вскоре наступило время метелей. А я приехал в плаще и мокасинах! Не буду говорить о первых моих злоключениях. Через три-четыре дня я случайно напал на старый справочник, где на страницах Вердена нашел имя Л. Оливье. Вместо того чтобы позвонить, я поспешил по указанному адресу (до сих пор помню: 983, Пятая Авеню, мрачный квартал с рядами совершенно одинаковых кирпичных зданий с ужасными черными лестницами на фасадах) и там на втором этаже встретил человека, который сказал, что не знает никакой Оливье, но года два-три назад на первом этаже жила молодая негритянка «или почти негритянка», go go girl, то есть стриптизерша, — она танцевала в Монреале, на улице Сент-Катрин. Я обыскиваю все дансинги и бары улицы Сент-Катрин с востока на запад, а их бог знает как много. К счастью, у меня с собой было несколько фотографий Летиции. И наконец я нашел девушку, которая ее узнала. Она не знала ее адреса, но слышала, что та часто ходит в «Карибу», бар на улице Сен-Лоран.