Черная кровь ноября - [5]

Никого.

Под мостом гулко стучит и воет, пахнет мочой и бензином. Не ворочается во сне толстокожий тролль, не останавливает путников.

В бледной реке растворены тысячи трупов, она отражает свет белесыми глазами. Пустая, мертвая. Но не вьется в струях воды грива келпи, не тянутся к тем, кто склонился над водами призрачные тонкие руки речных дев.

Черные птицы перекрещивают небеса справа налево и с юга на восток, но ни в одной нет разума, ни одна не роняет перья-стрелы на воинов.

Тайные входы в холмы пусты и открыты. Они ведут к неглубоким пещерам, пахнущим мочой и кислым пивом. Там можно встретить слабых детей, белокожих и не владеющих магией человеческих тварей, с которыми возилась его Айна, но в их глазах нет даже отсветов эльфийской крови.

Никто.

Не живет в воде, деревьях, под холмами.

Где они все?

С плаща опадают листья. Кровавый король нервничает. Королю нужно его сердце. Дыра в груди болит.

— Слушайте, мужики! — меч за спину, охряной плащ, гниющие листья на голове.

Ему не удивились. Чему удивляться, если рядом сидит чувак в семи футболках и драном кашемировом пальто с пуговицами из розового перламутра. А подле него другой — в ковбойских сапогах с блестящими шпорами и длинном вязаном колпаке до колен.

Здесь под мостом и не такие бывают лихие ребята. Однажды ночевал какой-то поц в блестящем костюме, говорил, что Элвис. Никто ему не поверил, все знают, что Элвис никуда без розового лимузина. Здесь дует теплым воздухом от проносящихся сверху поездов метро, пахнет пластмассой и дегтем. Постели из тряпок, которые уже никак не намотать на себя, похожи на орлиные гнезда. У каждого свое.

— Дайте дернуть, а? — тонкие пальцы тянутся к губам, лицо кривится ухмылкой. Им бы заглянуть в пронзительно-зеленые глаза, но им уже все равно.

— Да на, — половина хабарика передается из грязных пальцев в митенках в длинные тонкие эльфийские.

Пока Кровавый Король затягивается подмокшим от слюны табаком, дружище в вязаном колпаке оглядывает его, цокает, замечая босые ступни:

— Слышь, ты б хоть тряпки намотал. Недавно на улице? — голос у него охрипший от бесконечного ветра с реки, от дрянной выпивки, от дешевых сигарет.

— Весь ноябрь, — щурятся раскосые зеленые глаза.

Ирн без спроса берет пластиковый стаканчик с прозрачным, чистым, огненным средством от зимы. Это они хорошо придумали — дрянной огонь проливается сквозь выжженную глотку, заставляет черную кровь бежать быстрее.

— Да уж вижу, — кхекает тот. Ничего не говорит о стакане. — У больницы в баках поройся, там белье выкидывают, нарежешь да обмотаешь. Ботинки сложнее, но ты поищи в ящиках у церквей, если велико, тоже тряпки намотаешь и хорошо будет.

Двое других молчат, нахохлившись, упрятав сизые носы в шарфы и воротники. Им уже все равно. А этот еще думает о других, передает мудрость жизни на улице.

Ирн снова зло кривится и встает. Ему уже все ясно про этот мир железа и камней. Он прошел босиком половину города, пятная черной кровью железные заклепки мостов. Как они выжили — эти причудливые человечки без капли магии? Почему они выжили, а фейри нет?

— Ты хороший человек? — спрашивает смертного Кровавый король.

— Я-то? — кхекает тот. — Да разве ж я человек…

— Я награжу тебя! — и голос его звенит высшей властью фейри как в былые времена, разносится медным звоном над рекой, летит в небеса…

Но его заглушает шум проносящегося поезда.

Весь этот мир заглушает его сияние, причиняет ему боль и вытягивает силу.

Золотой меч отсекает голову чисто, всасывает в себя кровь.

Тело тихонько приваливается к опоре моста — словно хозяин решил немного подремать. Никто и не заметил. Даже того, как мало вылилось крови на черное орлиное гнездо. Как гулко глотнул золотой меч.

Кожа Ирна наливается цветом, тоже становится золотой.

Он улыбается — ослепительно.

Он больше не похож на сумасшедшего, который вырядился в плащ с помойки самодеятельного театра и сплел венок из ноябрьских листьев. Волосы его сияют шелковой чистотой, руки покрыты легким загаром, плечи распрямились и страшные раны, пачкавшие плащ чернотой, затягиваются, закрывают жадные рты.

На месте холодной дыры без сердца нарастает толстая кожа, оставляя лишь пронзительно-алый шрам в виде звезды.

Теперь Ирн выглядит как слегка перепившая знаменитость. Выскочил вот из отеля, завернувшись в первое, что попалось. Плохой приход был, дурное похмелье. Сейчас вернусь, догонюсь коксом и все будет в порядке.

Ирну в этом мире еще жить. Ирну этим миром еще править.

Ирн не верит в то, что видят его раскосые зеленые глаза. В этом мире больше нет волшебного народца. Земля священных рощ и колдовских лесов вымерла и опустела. Единственная дриада на все острова сотворена им самим из человеческой души — дрянной материал, но другого он просто не видит.

А самое страшное — нигде нет магии. Он почти не в силах ничего сделать с миром, потому что вся магия фейри нынче — это он сам.

Тяжелые опоры моста, сверкающие темным стеклом небоскребы, ржавые железные машины, даже сама поверхность земли, покрытая твердой коркой — все это полыхает другой, чуждой ему страшной и незнакомой силой. Мало Ирну было холодного железа, оставляющего раны, которые заживают часами вместо мгновений.