Черная королева - [56]

– Значит ли это, что ты намерена разрушить всё, что удалось восстановить за долгие годы совместного сотрудничества?

– Конечно, нет.

– Тогда ты подходишь нам. И мы поставим скорее на тебя, чем на неизвестную личность, не исключено, что полного фанатика.

– Я верю, что к смерти Сиобряна клан Чеаррэ не имеет отношения.

– Отлично.

– Да, прекрасно. Но всё-таки было бы лучше, если бы ты уехал.

Он медленно приблизился, обнимая меня одной рукой, а второй ласково коснувшись щеки:

– Единственная причина, заставившая меня задержаться – это ты.

В памяти возникла комната, слишком пышно и богато обставленная для того, чтобы претендовать на хороший вкус. Большая кровать и мы на ней. Вместе. Рядом.

Шёлк простыней приятно холодит обнажённую кожу.

Длинные бледные пальцы нежно прикасаются к моему телу. Медленно, с затаённой страстью.

А мои руки всегда были более жёсткими и требовательными. Я любила впитывать его боль.

Я пыталась и мне удалось убедить себя в этом, что Элу это нравится так же, как и мне.

Теперь-то я в это не верила. Нельзя любить боль, находясь в здравом уме.

Впрочем, именно то странное отрешённое безумие, которому я никогда не могла найти объяснения и привлекало меня в Эллоиссенте.

– Чего ты хочешь этим добиться? – отстранилась я от протянутой ко мне руки.

– Чем? – голос Эллоиссента прозвучал странно безжизненно.

– Я давно отпустила прошлое, Эл. И тебя вместе с ним.

– И потому я должен был просто взять и уехать? Не оглядываясь? Зная, что оставляю тебя почти в одиночестве в окружении людей, что хуже волков?

– А в чём проблема? Ты всегда так делал. Что изменилось?

Наши глаза встретились.

И мне представился огромный рояль на пьедестале. Ноты на пюпитре. Узкая прозрачная ваза с одним единственным цветком, высоким и ломким.

Я ощутила запах жасмина, витающего в гостиной. Услышала обрывки умирающей мелодии.

На лице Эллоиссента отражалась боль:

– Ты так и не сумела меня простить? Вижу, любовь ко мне, жившая в твоём сердце превратилась в ненависть.

Свет Трёх Лун, вливающийся в высокие арочные окна стал отдаляться.

Великолепная, всепоглощающая мелодия стихла.

– Эллоиссент?

Его имя всё ещё будоражило сердце, но…

– И любовь, и ненависть слишком сильные чувства. Они забирают так много сил. Я научилась жить, избегая того и другого.

Он стоял слишком близко.

Даже густые сумерки, разгоняемые тусклым светом от пары светильников, не способны оказались скрыть выражения обречённости на его лице.

– Это относится ко всем твоим знакомым, Одиффэ? – яд будто стекал с каждого слова. – Или только меня? Нашего общего старого друга ты, судя по слухам, приняла иначе.

– Ты в чём-то меня упрекаешь, если я правильно тебя понимаю?

В ответ на лёд в моём голосе в глазах Эллоиссента застыла злость.

– Рискну напомнить то, что ты никогда не должен забывать: в чём-либо упрекать меня у тебя нет права. Много лет назад ты сам отказался от него, приняв правильное решение.

Что же касается Миарона – не стану ничего отрицать. Моя ненависть к нему оказалась недолговечней моей любви к тебе.

– И в своих поступках ты не видишь противоречия? – заинтересовался Эллоиссент.

– Нет.

Губы Эллоиссента дёрнулись, словно подавляя желание сказать что-то слишком резкое.

Впрочем, и то, что слетело с них, приятным считать можно вряд ли.

– Разве можно посчитать противоречивым поступок женщины, отдавшейся врагу при первом удобном случае?

– Отдавшейся врагу? – рассмеялась я. – Но, милый, – интонация произношения я позаимствовала как раз у Миарона, – Миарон моим врагом никогда не был. Я сбилась со счёту, сколько раз он вытаскивал мою (дико извиняюсь за речь, недостойную королевы) задницу из колючек.

То, что сам он тот ещё тип, отрицать бессмысленно.

Но ты и сам ведь помнишь какой это восхитительно горячий тип, правда? – с издёвкой протянула я. – Он из тех мерзавцев, с которыми куда приятнее проиграть своё целомудрие, чем последнее сохранить. Да тебе ли мне это рассказывать? Помнится, ты в своё время тоже, не будь дурак, «нет» не спешил говорить?

– Нужно полагать, за годы своего супружества ты успела привыкнуть к любви на троих?

Я с трудом подавила первый импульс отвесить ему пощечину. Но вспомнив, что я королева, а не прачка, лишь усмехнулась ему в лицо и коротко бросила:

– Завидуй молча.

– Как с твоими последними поступками соотносится твоё же решение избегать любви?

Я подняла на Эллоиссента светлые и наивные, как у оленёнка, глаза:

– А при чём здесь любовь? Это же чистая и незамутнённая, как слеза, похоть. К тому же, должна я была как-то отблагодарить Миарона?

– Отблагодарить? За что?

– О! Так ты ничего не знаешь? – с удовольствием ломала комедию я, стараясь за этой игрой спрятаться от нарождающейся холодной злости.

Наслаждалась каждой толикой боли, ревности, гнева, что будили в нём мои слова и поступки.

Это была моя месть. За ту маленькую дурочку, что ухитрилась влюбиться в богатого красавчика Чеаррэ.

За всю ту боль, что он причинял многочисленными изменами, флиртом и, наконец, предательством.

Говорят, сильные не мстят?

Тогда я слабая.

Женщина может и должна позволить себе иногда маленькую слабость. А в моём случае это было почти невинно.