Через сердце - [8]

Шрифт
Интервал

И вот пропылила однажды здесь просторная губернаторская коляска. В коляске, отвалившись назад, сидел благодушный, тучный полковник в белом кителе. После обильного обеда полковник был утомлен и сонно тыкал носом в букет тугих огромных роз. На одном из верхних поворотов шоссе полковник вытер блестевшую от пота широчайшую лысину, оглядел холмы и сияющее море и протянул веснушчатую ручищу почтительно сидевшему рядом старику губернатору. Жемчужина была всемилостивейше принята в царскую корону.

Маленький кадетик, обернувшийся с переднего сиденья коляски, был взволнованным свидетелем этой торжественной минуты. Он видел, как дедушка с несвойственной ему торопливостью нырнул головой, чтобы поцеловать царскую руку, потом полез за платком, вытер покрасневшие глаза, с достоинством высморкался и расправил бакенбарды…

«Ну, что вы скажете теперь, безумный прапорщик Вильде, у которого нет родины? Вот они, верные сыны отечества, собиратели и устроители великой России «от финских хладных скал до пламенной Колхиды». Это у вас, людей, рожденных с ветра, вышедших из российской тьмы, нет дорогих могил, нет и родины. Так не вам и решать ее великие судьбы. Предоставьте это тем, кто имеет на это историческое право. Да-с!..»

Генерал, усиленно кряхтя, стал стягивать сапоги. Письмо жене так и не вышло: придется отложить на утро, завтра со свежей головой…

«Боже, как отсырела постель! Не миновать завтра насморка. Когда наконец остановится этот дождь? Воистину отверзлись хляби небесные, льет и льет, просвета не видно. Не приведи бог в такую ночь никому остаться одиноким или бездомным».

Генерал покрестился и потушил лампу.

За окном протяжно свистит ветер, голые сучья скребут стену тысячью когтей, с густым шорохом отряхивает сад накопленную капельную тягость.

«А как сейчас в окопах?» — набегает беспокойным толчком мысль.

…Зеленый острый конус мгновенно рассекает тьму и медленно оседает, как бы вдавливаемый в землю бездонной чернотой ночи. Из глухого абажура ракеты в косом ветреном дожде сеется вниз призрачный свет. И в сверкающей от потоков воды земле генерал явственно видит черную щель окопа. Туда гулко сбегают мутно-белые ручьи, и мокрые до нитки люди безнадежно смотрят из-под навеса на всплывшие доски переходов…

«Им ненавистна война…» — возникает из тьмы грубое бородатое лицо прапорщика Вильде.

Генерал ожесточенно начинает ворочаться в постели.

«Ну вот, теперь опять не скоро заснешь. Да что же это такое, господи боже мой! Когда все это кончится?..»

Генерал покрывается с головой и крепко смыкает веки.

— Ангеле божий, хранителю мой, святый покровителю души и тела моего… — беззвучно шепчет он губами одними длинную успокоительную молитву.

В детстве каждый день читала ему эту молитву на сон грядущий мать.

Милый голос, далекое счастливое время, дорогой дом, любимый сад!..

…О сад! О весенний цветущий рай!

Позади дома по каменным террасам низвергались сладчайшие глицинии. Изнеможенная бледность лежит на их лиловых гроздьях, млеющих в зное. Кипарисы в аллее, в темных и строгих рясах, застыли, как монахи на молитве.

А площадку перед домом обступили могучие эвкалипты; их нагие стволы, подставленные солнцу, ослепляют. Снежным облаком села на пригорке японская бузина. Каштаны поставили красные свечи. И туи стоят повсюду ровными столбиками, как часовые, на каждом повороте. Дедушка подстригал их сам.

А воздух! В нем сверкает горная прохлада, он чист и светел, как увеличительное стекло. Он течет сюда, на площади парка, через сизую стенку мексиканских сосен, с близких нагорных краев. Кажется, когда смотришь долго, идут по дорожкам высокие светлые столбы.

О сад! Там и в эту мрачную ночь нежен воздух, и звезды кротко сияют над морем, и даже — даже цветет еще дедом посаженная ароматическая фейхоа — заморское диво, цветет осенью, чтобы принести плоды весной. Боже, боже, как все это далеко теперь!..

А все трусиха жена. Поторопились вот уехать в Петроград, когда в начале войны прочертила однажды горизонт серая грозная тень неприятельского крейсера. А тут зачислили в свиту, пришлось бросить дом и сад на управляющего-чеха. Как-то он там, почему от него нет писем?..

«Ох, что-то сна нет опять! Да что же это такое? И почему так тихо сразу стало? Может быть, я уже спал?..»

Генерал долго вслушивается. Темен сад и глух, только всхлипывают капли за стеной. Близко за ставнями почудился тихий, заглушенный смех, прерывистое дыхание.

— Спит, спит, спит, — слышен осторожный шепот.

— Кто там? — кричит генерал, чувствуя, как вздымается тугая щетинка на затылке.

Шарахнулись, разбежались за стеной, явственно захлюпала под ногами вода.

С бьющимся сердцем генерал садится в постели и долго вслушивается: «Нет, они не ушли, они чего-то выжидают. Ага!..»

Торопливо придвигает генерал стул, нащупывая поверх одежды браунинг и электрический фонарик, ставит ноги в мягкие ночные коты и неслышно обходит стол. Спрятавшись в простенок, осторожно раздвигает ставни. Дрожат руки. Влепить им все пули прямо в тупые, идиотские хари.

Затаив дыхание, генерал долго ждет. По ногам несет холодом, кидает в дрожь, хорошо бы достать плед и подвинуть кресло.


Еще от автора Александр Никанорович Зуев
Тлен

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Подкидные дураки

Впервые — журн. «Новый мир», 1928, № 11. При жизни писателя включался в изд.: Недра, 11, и Гослитиздат. 1934–1936, 3. Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.


Кикимора

Кикимора — это такая лохматая баба, которая крадет детей.


Мой дом — не крепость

Валентин Григорьевич Кузьмин родился в 1925 году. Детство и юность его прошли в Севастополе. Потом — война: пехотное училище, фронт, госпиталь. Приехав в 1946 году в Кабардино-Балкарию, он остается здесь. «Мой дом — не крепость» — книга об «отцах и детях» нашей эпохи, о жильцах одного дома, связанных общей работой, семейными узами, дружбой, о знакомых и вовсе незнакомых друг другу людях, о взаимоотношениях между ними, подчас нелегких и сложных, о том, что мешает лучше понять близких, соседей, друзей и врагов, самого себя, открыть сердца и двери, в которые так трудно иногда достучаться.


Федькины угодья

Василий Журавлев-Печорский пишет о Севере, о природе, о рыбаках, охотниках — людях, живущих, как принято говорить, в единстве с природой. В настоящую книгу вошли повести «Летят голубаны», «Пути-дороги, Черныш», «Здравствуй, Синегория», «Федькины угодья», «Птицы возвращаются домой». Эта книга о моральных ценностях, о северной земле, ее людях, богатствах природы. Она поможет читателям узнать Север и усвоить черты бережного, совестливого отношения к природе.


Море штормит

В книгу известного журналиста, комсомольского организатора, прошедшего путь редактора молодежной свердловской газеты «На смену!», заместителя главного редактора «Комсомольской правды», инструктора ЦК КПСС, главного редактора журнала «Молодая гвардия», включены документальная повесть и рассказы о духовной преемственности различных поколений нашего общества, — поколений бойцов, о высокой гражданственности нашей молодежи. Книга посвящена 60-летию ВЛКСМ.


Испытание временем

Новая книга Александра Поповского «Испытание временем» открывается романом «Мечтатель», написанным на автобиографическом материале. Вторая и третья часть — «Испытание временем» и «На переломе» — воспоминания о полувековом жизненном и творческом пути писателя. Действие романа «Мечтатель» происходит в далекие, дореволюционные годы. В нем повествуется о жизни еврейского мальчика Шимшона. Отец едва способен прокормить семью. Шимшон проходит горькую школу жизни. Поначалу он заражен сословными и религиозными предрассудками, уверен, что богатство и бедность, радости и горе ниспосланы богом.