Через семь лет - [27]

Они выгнали стены корпуса под крышу и сложили внутренние перегородки. Официальная работа сделана. Можно было ехать домой. Только куда домой? Если под домом понимать Москву, то «домой» означало – в ту же пустую общагу. Посовещавшись, дружно решили остаться и «дошабашить» (термин ввел Кашира) до конца августа.

Тимофей позвонил в институт и им разрешили остаться в общежитии. Кроме того, товарищ, ответственный за строительство корпуса, так обрадовался, что они раньше срока управились с работой, что можно перекрыть крышу уже летом, а уже под крышей спокойно заниматься отделочными работами, что пообещал закрыть договор с ними только в конце августа.

Шабашки подворачивались одна за другой, не каждый день нужны были все, деньги у них были, так что жизнь потянулась хоть и трудовая, но не суетная. Если кому-то нужно было в Москву, он мог спокойно ехать и на день, и на два, и на три. Отсутствовать дольше трех дней никто себе не позволял – заработанные деньги шли в общий котел. Чаще других, понятное дело, отлучались Аркадий и Ремизов.

Для Вальки и Даши наступили золотые дни. Все свободное время они старались проводить вдвоем. Им больше никто не был нужен. Зеленоглазая фея жадно впитывала в себя все, что рассказывал ее друг, учитель и повелитель, а по ночам, крепко обняв подушку, плакала и корила себя за свой боязливый характер, который не позволил ей начать в открытую встречаться с Чибисовым раньше. Причем рыдала иногда так, что соседки по комнате донесли Алевтине (из лучших побуждений, конечно). После чего страдалица была вызвана на «ковер», заключена в объятия, расцелована в мокрый нос и покрасневшие глаза и допрошена с пристрастием, нежным, правда, и сочувственным:

– И что ты девчонкам по ночам спать не даешь? – Алевтина держала ее на коленях, как ребенка, и ласково перебирала нежные завитки волос у висков.

– Он же уедет через десять дней, Алечка, и я его больше не увижу. У меня, у дурочки, два с лишним месяца было, а я, – голос у нее прерывался, – только вторую неделю с ним.

– И слава Богу: если бы ты все два месяца с ним провела, то сейчас седуксен или веронал горстями глотала, а то еще хуже – вены себе резала. А так поплачешь-поплачешь и через пару месяцев все пройдет. Может, и не все, но точно полегче станет, – она нежно поцеловала ее в нос. – Или ты замуж за него хочешь?

Дашу обнимали (помните, что это делает с девчонками?), поэтому она уткнула нос в грудь Алевтины и покаянным тоном честно призналась:

– Хочу, конечно, только не пойду, не смогу. Со страху действительно могу и седуксен, и вены… Я не выживу с ним «там». Я же могу жить с ним только «здесь». А как он «здесь» останется? Он не останется, потому что «здесь» он не выживет… Мне хорошо с ним, знаешь, он меня меняет, я уже не живу, как раньше, я становлюсь другой и уже не смогу вернуться в ту Дашу, что была до встречи с ним.

Алевтина обняла ее покрепче и, прижавшись щекой к ее лицу, подумала:

– Оба дураки: нашли друг друга, любят друг друга, понимают, что души у них одинаковые, но вместе не будут никогда. Чертова социальная лестница. Непреодолимый барьер для обоих. А несколько лет подождать не смогут – в их возрасте это невозможно. Ну что ж – не судьба. И все же хорошо, что они встретились.

Даша пошевелилась:

– Спасибо, Алечка, мне лучше теперь, я пойду к себе.

– Не плачь только, дай девчонкам поспать, а то оставайся у меня сегодня – места хватит.

– Нет, я к себе, спасибо, – она порывисто обняла старшую подругу и вышла за дверь.

У Вальки тоже в мыслях порядка никакого не было. Он пытался разобраться и понять, что делать дальше, но каждый раз запутывался, выстраивая в голове логические схемы, которые не хотели выстраиваться и рушились, ибо нельзя совместить несовместимое.

Он исполнил Дашину просьбу поцеловать ее. Привел за руку к тому самому дереву, у которого сделал это в первый раз. Прижал спиной к стволу, обнял руками вместе с деревом и приник к ее губам. В этот раз ему ответили, сначала робко, как бы пробуя на вкус его губы, затем смелее, потом и вовсе обхватили его голову руками и не отпускали, пока оба не задохнулись. И только тогда оторвались наконец друг от друга с сожалением, что так быстро закончился воздух в легких, и жадно хватали этот самый воздух широко открытыми ртами. И тихоня-недотрога не отвела и не опустила глаза, а сказала, отдышавшись:

– Сладко, еще хочу.

И он опять жадно приник к ее нежным губам, крепко прижал к себе и не отпускал, пока оба опять не задохнулись, исследуя губы, зубы и языки друг друга.

Наступила пятница. Оба «жениха»: и Аркаша, и Игорь – привезли из Москвы своих подруг. Те давно просились в гости, но, пока шла серьезная работа, устроить это не удавалось. Девочки привезли замаринованное мясо для шашлыка и обе парочки собирались, переночевав в общежитии (экзотика для москвичек), в субботу утром отправиться в Дубну на Волгу, о чем заранее было договорено с Леней Толмачевым. Всех желающих и свободных от работы в субботу пригласили тоже, но таковых не нашлось. Более того, Толмачеву нужно было рано утром закинуть бригаду на свинарник, а уж потом он мог заняться «курортниками».