Через океан - [58]

Когда все было кончено, Ахилл Келерн еще раз пригласил меня к завтраку и на этот раз обратился ко мне со следующей речью.

— Надо, чтобы ты знал всю правду, дурень!.. Это я рассек голову капитану Фрезолю… Но я устроил так, чтобы ты казался виновником этого убийства. Трое из наших людей, отпущенных в Байе, свидетельствовали бы при случае об этом с надлежащими подробностями. Ты знаешь, впрочем, что ты один открыл и мог открыть секрет золотого песка в бревнах розового дерева. Ты скрепил своей подписью все поддельные документы, относящиеся к только что совершенным продажам. Твое дело, значит, ясно, если ты только когда-нибудь осмелишься болтать: ты будешь живо повешен, как главный инициатор… Для большей уверенности, что этого с тобой не случится, мне, вероятно, лучше было бы послать тебя на тридцатисаженную глубину с ядром на ногах… Но я тебя знаю: ты дрожишь за свою шкуру и будешь молчать… Вот я дарю тебе несколько банковых билетов. Пусть тебя повесят в другом месте, и, главное, чтобы я не слышал более о тебе!..

Нужно ли говорить о дальнейшем?! Эта речь меня не удивила, я наполовину был к ней подготовлен. Я был бы поражен, если бы это было иначе.

Я очень был благодарен Ахиллу Келерну, что он не убил меня. Я не смел даже сказать ни одного слова, принял милостыню, брошенную мне тем, чьим несчастным сообщником я сделался, и уехал. Я отправился влачить по обеим Америкам ужасы и угрызения совести, которые меня не покидали с тех пор. К всем мучившим уже меня страхам присоединилось еще новое беспокойство от тяготевшего надо мной ужасного обвинения и от окружавшей меня дьявольской махинации. Мне казалось, что я потеряю рассудок. Долго я оставался разбитым, не способным ни действовать, ни думать. Но однажды я очутился без денег, и пришлось позаботиться об их заработке.

Я испробовал все ремесла: был учителем языков, рудокопом в Калифорнии, землекопом на Канадской железной дороге, искателем нефти в Пенсильвании; но всегда слабый, ленивый, нерешительный и, кроме того, терзаемый угрызениями совести. Никогда я не мог ни на минуту забыть об опасности, висевшей над моей головой, и об угрозах Келерна. Боязливый скиталец, голодный, с ложным именем, я вел самую грустную жизнь, какую только можно себе представить. Чтобы забыться, я предался пьянству, и алкоголь сделал свое дело. Если он не принес мне мира и забвения, то принесет мне безумие. Я чувствую, как мой ум расшатывается и исчезает. Еще несколько недель, и от жалкой развалины, какую я теперь из себя представляю, не останется ничего, даже человеческой личности… Ах, если бы я мог хоть несколько исправить зло, которому я способствовал! Если бы только я мог когда-нибудь найти Раймунда Фрезоля, сына капитана, признаться ему в своей вине и направить его на след Ахилла Келерна!.. Но это, конечно, слишком большое требование! Быть может, Раймунд умер. Быть может, Ахилл Келерн находится в безопасности. Все, что я могу пожелать, если эта грустная исповедь попадет в хорошие руки, это — чтобы она была опубликована прессой, дабы осветить эту трагедию и сорвать маску с виновного, если есть еще время. Я этого желаю и надеюсь на это, умоляю Раймунда Фрезоля, если он еще жив, поверить, вопреки очевидности, что как бы преступен я ни был, благодаря своей гнусной слабохарактерности, я никогда не переставал чтить память его достойных родителей и любить его самого!»

ГЛАВА XIX. Надо ехать

Окончив чтение дневника, в то время как поезд несся на всех парах, Раймунд был прямо оглушен посмертными откровениями Петера Мюрфи. Итак, наконец, поднялась завеса, так долго скрывавшая драму его детства!.. Его отец был убит Ахиллом Келерном!.. Он сам был покинут и затем лишен состояния этим же самым Ахиллом Келерном!.. И теперь этот человек, этот разбойник снова стал на его дороге и хочет жениться на Магде!..

Раймунд не сомневался ни секунды: подшкипер «Belle Irma», некогда простой бретонский матрос, и нынешний граф де Келерн — одно лицо. Все подтверждало это, начиная с некоторого сходства, которое он уловил в фотографии, полученной Алисой Купер, до тождественности имени и происхождения и до той подробности, что богатство Ахилла Келерна создалось на Австралийских золотых полях…

Да, оно там создалось, но кровавым и преступным путем!.. Убив своего благодетеля и начальника, ограбив беззащитного ребенка, этот негодяй достиг того, о чем так долго мечтал, но какой страшной ценой! Но временами Раймунд отдалял от себя эту мысль. Он старался думать только об этом странном случае с Петером Мюрфи или, вернее, Пьером Жиме, этим другом его детства, — изменившим, правда, своей обязанности и тоже очень виновным, но, по крайней мере, раскаявшемся и очень несчастным, — явившимся умереть к нему в Дрилль-Пит, храня у своего сердца письменное доказательство своего преступления. Конечно, тут что-нибудь другое, чем простое стечение обстоятельств. Несчастного сумасшедшего, без его ведома, привлек к Раймунду смутный инстинкт, когда он встретил его во время своей скитальческой жизни, — так же, как и сам он неясно старался уловить в голосе, походке, манере держаться и взгляде этой развалины человека нечто из своего таинственного прошлого… О, как все это было горько и душераздирающе!.. Раймунд видел себя снова ребенком, играющим на палубе «Belle Irma» с тем самым Ахиллом Келерном, который собственноручно убил его несчастного отца, вспомнил, как он однажды взял его за эту самую руку, чтобы дать себя увести сначала на улицы Квебека, потом к водопаду Монморанси. Он снова видел так хорошо в эту минуту самого Келерна, что, встреть он его внезапно по прошествии четырнадцати лет, он узнал бы его и схватил бы за горло: высокий молодой человек, довольно изящный при своей худобе, продолговатое лицо которого освещалось двумя странными незабвенными глазами, светло-голубыми, напоминающими лезвие ножа… Да, даже допустив, что эти четырнадцать лет произвели большие перемены в его наружности, что он потолстел, что его безбородое лицо обросло, что его черты изменились, как это бывает за такой долгий промежуток времени, , Раймунд чувствовал, что он снова узнал бы эти глаза! Однако он не узнал Пьера Жиме!.. Нет! Не потому, что он не был предупрежден, а в глубине души он все-таки чувствовал, что непонятная сила влечет его к этой подозрительной личности, и смутно находил в ней нечто из своего прошлого… Но с Ахиллом Келерном было бы иначе! С первого взгляда отныне он мог бы сказать: «Вот он!.. Вот убийца!.. Вот вор!..»