Через океан - [57]

Конечно, завладев такой тайной, я должен был бы скорее вырвать себе язык, чем открыть ее! Из-за глупости, из-за слабохарактерности, из-за одного желания похвастаться я допустил себя сказать этому человеку, который мог сделать из этого самое дурное применение. Я недолго заблуждался в важности своего промаха. Келерн с самого начала заставил меня рассказать все подробности, известные мне; он спустился со мной в трюм и велел показать все отмеченные мелом бревна розового дерева. Потом, разузнав все эти факты, он объявил мне с самым решительным и значительным видом, что мы только вдвоем должны владеть этой тайной и что, обмолвись я, к своему несчастью, об этом хоть одной живой душе, он заставит меня замолчать навсегда. Он изъявил желание, чтобы и с ним самим я ни в коем случае не говорил больше об этом.

Я принял это к сведению. Но события не остановились на этом. Наше плавание совершалось своим путем. Обогнув мыс Горн, мы достигли устья реки Рио-Негро, и здесь пришлось остановиться, чтобы запастись пресной водой. Однажды после полудня капитан по приглашению Келерна отправился с ним на сушу, и шлюпка привезла его обратно мертвым, с головой, рассеченной ударом топора.

Келерн рассказал, что он оставил капитана под тенью скалы, а сам отправился с людьми на место снабжения пресной водой, и, возвратившись, нашел капитана в этом положении. Его свидетельство, правда, подтвердил и экипаж шлюпки, но дело показалось чрезвычайно подозрительным, и с этой минуты я заподозрил, что виновник этого убийства — Келерн. Он, кстати, оставлял людей на час в то время, как они были заняты наполнением бочек.

Как бы там ни было, со смертью капитана Фрезоля командование «Belle Irma» перешло в руки подшкипера. Ахилл Келерн немедленно расположился в капитанской каюте и с этого момента стал править на корабле железной рукой.

Он не терпел ни малейшего нарушения дисциплины, даже малейшего выражения неудовольствия. Меня самого он едва удостаивал словом. К общему удивлению, вместо того, чтобы вернуть корабль в Европу, он велел повернуть к Байе. И так как я позволил себе спросить его о причине перемены курса, он рассердился, грубо выбранил меня и велел заковать на две недели. В это время мы достигли Бразилии. Тотчас Ахилл Келерн. я узнал об этом позднее, отпустил весь экипаж до последнего человека, заплатив ему двухмесячное жалование, с тем, чтобы набрать другой, составленный исключительно из португальцев. Потом он снова пустился в открытое море. В тот день, как я поднялся на палубу, он потребовал меня в салон и пригласил позавтракать с ним.

Я согласился со своей обычной слабохарактерностью. Ахилл Келерн заставил меня выпить более, чем следовало, и за десертом обратился ко мне со следующей речью.

— Мой милый Пьер, во время твоего пребывания в трюме ты, быть может, видел во сне, что меня звали просто Ахилл Келерн, и что я был подшкипером этого корабля.

— Ну, это ошибка! Меня зовут капитан Фрезоль, я — владелец «Belle Irma», ее груза и того, что содержат бревна розового дерева. Я намерен идти в какой-нибудь американский порт и продать там все тому, кто больше всех предложит. Так как я добрый хозяин, то уделяю тебе часть. Если же ты предпочитаешь две пули в голову, то тебе стоит только об этом заявить!»

Я был, надо полагать, несколько озадачен этой речью. Да и было чем! Но вид Ахилла Келерна не оставлял ни малейшего сомнения в действительности его плана. Я подло сказал себе: «Не моя вина, что мне предстоит выбор между богатством и смертью!» — и выбрал богатство… Тотчас же Келерн сделался со мной прежним добрым товарищем. Он мне показал присвоенные им бумаги капитана и корабельную книгу, которую продолжал вести, как будто бы был Фрезолем; Келерн имел даже невероятную дерзость показать ее и засвидетельствовать в Байе у французского консула, запретив предварительно экипажу отлучаться с корабля в продолжение всех этих формальностей.

А я, все более и более слабый и подлый, входил в его намерения, обсуждал его планы, обязался служить им по мере возможности.

Прошли недели. Не имея никакой связи с экипажем, говорящим только по-португальски, я имел сношения лишь с Келерном, который меня совершенно поработил, и с маленьким Раймундом Фрезолем, которого я очень любил.

В Квебеке, куда мы прямо направились, меня ожидал сюрприз. Ахилл Келерн сошел на берег с ребенком, отсутствовал двадцать четыре часа и возвратился один. Он клялся мне по возвращении, что поручил Раймунда честным людям, заплатив за год вперед за его содержание, и обязался высылать ему впоследствии достаточное количество денег. Было необходимо избавиться от маленького докучливого свидетеля, я должен был это понять… Еще раз я опустил голову, допустив своим пассивным согласием бросить ребенка на произвол судьбы. Слишком было бы хорошо, если бы я мог быть уверенным в том, что Ахилл говорил мне правду и действительно оставил ребенка у хороших людей… Из Квебека мы поплыли в Нью-Йорк. Келерн по корабельным бумагам удостоверился, что ни «Belle Irma», ни капитан Фрезоль не были там известны. Он мог, не возбуждая подозрений, распоряжаться грузом драгоценного дерева, менять золотой песок на полновесные монеты и продать корабль, — все это как бы будучи капитаном Фрезолем, действуя от его собственного имени, в качестве судохозяина, владельца «Belle Irma», с помощью бухгалтера, бывшего профессора Пьера Жиме, подписавшего все акты в качестве свидетеля. Чистый доход всех этих операций составил восемьсот тысяч долларов, то есть более трех миллионов франков!