Черепашки-ниндзя и Чародей Зеленого Острова - [7]

Облака плыли прямо над головой; казалось, я могу достать их рукой. Внизу беспорядочно лепи­лись друг к другу крыши домов, вдали темнел форт, за ним виднелся залив. Прямо под собой я увидел маленький, как кукольный домик, храм; среди крохотных коробочек-павильонов сновали человечки, у которых сверху различимы были лишь ноги и головы.

Несколько посетителей, негромко переговари­ваясь, восхищенно любовались раскинувшимся видом. Брат стоял поодаль и не отрываясь, смотрел в бинокль на храм. Поразительной красоты было зрелище! Фигура брата в черном бархатном одея­нии отчетливо вырисовывалась на фоне серых об­лаков: он стоял задумчивый, отрешенный от всего земного, словно святой на картине европейского живописца. Я не решался окликнуть его...

Однако, памятуя матушкин наказ, я все же осме­лился приблизиться и робко спросить: «Братец, куда ты смотришь?» Брат резко обернулся, и на лице его промелькнуло неприязненное выражение. Он не ответил. Но я не унимался: «Братец, ты ве­дешь себя очень странно. Отец и матушка просто места себе не находят от беспокойства, все гадают, что с тобой происходит. А ты, оказывается, ходишь сюда! Зачем, брат? Братец, ради всего святого, откройся мне, мне-то можешь довериться, прав­да?»

Брат упорно молчал, но я тоже не отступал, и он, наконец, сдался. Однако ответ его поверг меня в еще большую растерянность, ибо история оказа­лась совершенно немыслимой.

...Примерно с месяц назад брат поднялся на баш­ню полюбоваться в бинокль храмом, и среди моря лиц он вдруг увидел девушку... Она была так пре­красна, так божественно хороша, что брат мой, рав­нодушный к женскому полу, едва не лишился чувств. Придя в себя, он стал лихорадочно крутить окуляры, но красавица словно испарилась, он так и   не смог отыскать ее в толпе.

С тех пор брат лишился покоя. Образ прекрасной незнакомки неотступно преследовал его, и, будучи от природы человеком скрытным, он таял от старо­модных любовных мук. Современная молодежь, вероятно, посмеялась бы над подобным чудаче­ством, но в те времена люди были иными — и неред­ко мужчины сгорали от страсти к красавицам, с ко­торыми им и побеседовать-то не довелось...

И вот, одержимый безумной надеждой отыскать незнакомку среди людских толпищ, осаждающих храм, брат, слабея от голода и тоски, изо дня в день все поднимался и поднимался на башню. Да, непо­стижимое чувство — любовь...

Окончив рассказ, брат с отчаянием приник к оку­лярам. Глаза его болезненно сверкали. Я горячо сочувствовал ему, сердце мое обливалось кровью при мысли, что поиски его обречены на неудачу: ведь с равным успехом можно искать иголку в стоге сена. Но у меня не хватало духу помешать ему, и со слезами на глазах смотрел я на трагическую фигуру брата. Но вдруг... О, мне никогда не забыть пронзительной красоты той минуты! Прошло уже столько лет, но стоит закрыть глаза, как я снова вижу эту картину... Как я уже говорил, брат точно парил в серых пасмурных облаках. И вот красоч­ным фейерверком в небо взмыл рой воздушных шаров — красных, синих, лиловых... Это было не­вероятное зрелище — словно знамение свыше,— и от странного предчувствия у меня защемило серд­це. Я перевесился через перила, взглянуть, что случилось. Оказалось, что торговец шарами, зазе­вавшись, отпустил в воздух разом весь свой товар. Причина была самая заурядная, но странное чув­ство не покидало меня... И тут — тут мой брат, по­краснев от волнения, схватил меня за руку.

«Скорее! Мы опоздаем! — кричал он, сбегая по лестнице.— Это она! Я нашел ее!»

Брат тащил меня к храму.

«Я видел ее в гостиной, в доме... Теперь я знаю, где найти ее!»

Ориентиром нам служила большая сосна, рос­шая позади храма, рядом с ней, похоже, и был дом, где скрывалась красавица. Но сколько мы там не ходили, к великому разочарованию брата, девушки не нашли. Сосна стояла на месте, но поблизости не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего тот дом. Я убежден, что брату просто-напросто померещилось, но он впал в такое уныние, что для очистки совести, я принялся обшаривать все окре­стные дома, разумеется, безуспешно.

Когда я вернулся туда, где оставил убитого го­рем брата, его на месте не оказалось. Я поспешил вернуться к сосне и, пробегая мимо лотков и пала­ток, заметил один павильончик, который еще не закрылся. Приглядевшись, я увидел подле него брата, прильнувшего к глазку кинетоскопа.

«Братец, ты что?» — Я тронул его за плечо.

Он обернулся. Лицо его я помню и поныне.

Взгляд у него был отсутствующий, устремлен­ный в невидимое далеко. Глаза мечтательно свер­кали, даже голос звучал словно из другого мира.

«Она там... Внутри!» — выдохнул он.

Я сразу понял, о чем идет речь, и приник к глаз­ку. Перед моими глазами всплыло прелестное лицо дочери зеленщика — бессмертной героини любов­ной драмы Кабуки. На картине — ибо это была картина в технике «осиэ» — художник запечатлел сцену свидания: очаровательная девушка нежно прильнула к своему возлюбленному в покоях храма.

Без сомнения, то было творение гениального ма­стера. Особенно ему удалась девушка: от нее не­возможно было оторвать глаз, чудное лицо ее ды­шало жизнью. Даже мне показалось, что она жи­вая, так что я нисколько не удивился странным речам брата: