Черепаха Тарази - [14]

В путь! Но не успел Тарази вскочить на лошадь, как услышал крик.

«Что за черт?» — с неприязнью подумал он, видя, как через весь пустырь бежит к нему, выкрикивая что-то, мужчина в ватнике, размахивая свирепо плетью.

Тарази, не вынимая ноги со стремени, ждал и удивился тому, что черепаха, так панически бежавшая от Фарруха, даже не глянула в сторону незнакомца.

Бежавший, средних лет мужчина, весь потный, со взъерошенной бородой, остановился как вкопанный у самой морды лошади, лошадь невольно обнюхала его и брезгливо отвела ноздри. Мужчина же от волнения долго не мог начать, хотя и открывал рот и очень старался.

— Я — Кумыш, клянусь всеми святыми! — выговорил он наконец с акцентом горца. — Вы, я вижу, уезжаете, а кто мне вернет долг?

Что-то трогательное было в этом человеке, должно быть, то, что он слишком сильно переживал, боясь оказаться ложно понятым.

— Вы, верно, обознались? — улыбнулся Тарази и предупредительно наклонился к нему, чтобы лучше слышать.

— Это же Али-Ташбаккол! [8] закричал Кумыш, показывая плетью в сторону черепахи, мирно стоящей рядом с лошадью. — Мне сказали, что теперь он ваш раб… слуга. — Кумыш запнулся, не находя точного сравнения, ибо даже он, ослепленный яростью, понимал, что называть черепаху слугой не совсем убедительно. — Словом, он теперь ваша собственность, и будьте добры, верните мой долг… Я всем объяснял, когда толпа пыталась его поймать, но меня прогнали, — говорил он торопливо, желая скорее высказаться, пока его снова не прогнали, — Он у нас в деревне, в лавке, всех обвешивал, обкрадывал, безбожник, и мы прокляли его… Не было семьи, где бы не желали, чтобы аллах покарал его… А он мне задолжал десять монет золотом… Я уезжал в горы к брату, а когда вернулся, мне говорят: радуйся, господь услышал нас и превратил Ташбаккола в черепаху. И я вижу — он и впрямь ташбокка [9]…

Тарази продолжал с улыбкой смотреть на Кумыша, не зная, как ему возразить.

Кумыш помолчал, подождал, но, видя, что Тарази ничем не убедишь, в сердцах ударил себя в грудь:

— Да как же вы… правоверный мусульманин… и не верите? — И еще ударил себя по лбу — жест, которым горцы клянутся в честности. — Вы посмотрите, на что похож ее панцирь?! На чашу весов, которыми плут обмеривал честных людей! А повадки? Подлые, трусливые, так и норовит спрятать голову от стыда… Верните мне долг, умоляю! — Кумыш вдруг упал на колени, протягивая руки в мольбе. — Я столько дней искал его, мошенника! [10]

Продолжая бить себя в грудь, по лбу, в живот, Кумыш краем глаза с любопытством поглядывал на черепаху, ожидая, что она чем-нибудь выдаст себя. Но черепаха бродила вокруг лошади, тянулась к ее хвосту, опускала морду, чтобы обнюхать ее следы, будто искала что-то.

Тарази пожал плечами, больше ему ничего не оставалось делать, как крепко натянуть поводья, зная, что сейчас освободят его от назойливого горца.

И вправду, едва Кумыш вскочил, чтобы броситься за путешественником, как открылась плита тоннеля — и четыре пары рук, высунувшись из грота, потянули за собой кричащего, проклинающего свою судьбу Кумыша.

Тарази повернулся в седле и увидел, как черепаха безропотно пошла за ним. Но шла осторожно — мягкие, вкрадчивые шаги ее не оставляли на мокрой земле следов.

Тарази хотел было крикнуть Фарруху, сказать на прощание всем, кто следил за ним, что-нибудь язвительное и путаное, чтобы ломали они потом свои головы, пытаясь найти смысл в услышанном, но не стал, махнул рукой.

И снова в путь… странствия. За пустырем начиналась дорога, одна из бесчисленных дорог в пустыне, на которую Тарази ступил без грусти и сожаления, ибо уделом его была кочевая жизнь, которую он сам себе выбрал.

Черепаха, покорно топающая сзади, остановилась на краю пустыря, чтобы в последний раз глянуть на город, с которым, видимо, еще что-то связывало…

Страдальческая морда ее на миг как бы посветлела. Но впереди была длинная дорога, полная неизвестности. Это испугало ее, и, в отчаянии щипнув какую-то жесткую траву, она пошла, пожевывая и нелепо расставляя лапы.

Отъехав на большое расстояние, Тарази вдруг опять вспомнил Фарруха, подумал, что так и не расплатился с ним за ночлег. Но, открыв дорожный мешок, обнаружил, что честным слугой было взято из его кошелька ровно столько, сколько полагалось за хорошую комнату и корм для лошади…

VI

«Жаль, я забыл сказать ему о главном, — подумал наш путешественник о Фаррухе. — Не намекнул плуту, что теперь он займет место хозяина на постоялом дворе. Ведь у пропавшего Бессаза не осталось наследников. Интересно, как бы вел себя Фаррух? Бормотал бы что-нибудь невнятное, притворно всплакнул бы, уверяя, что ничего ему не нужно из чужого добра, лишь бы его почтенный хозяин вернулся живым-невредимым…»

Затем Тарази пристально посмотрел, как плетется за его лошадью черепаха, и подумал о другом:

«Но какая же все-таки связь между этим толстоногим страдальцем и Фаррухом — вот загадка! Отчего черепаха была в ужасе, едва увидела слугу постоялого двора? Уверен, что до этого они ми разу не сталкивались… Но может, связь родственная? Ведь возможно: природа тянула цепочку рода, которую завершает Фаррух, а в каком-нибудь седьмом поколении как неудачный слепок появилась черепаха, троюродный дядя того же Фарруха. Хотя если они родились из одного древа, то должны были чувствовать друг к Другу влечение? Черепаха бросилась бы к Фарруху искать защиты от озверевшей толпы… Часто животные бродят в поисках людей своего рода, а те, не зная об этом, в тоске молятся изображениям животных или танцуют до припадка, закрыв лица масками из черепашьих панцирей…»